Прогулка с Доктором Живаго

Несколько лет назад порог этого дома переступил необычный посетитель. «Это музей того самого Пастернака, который «Доктора Живаго» написал?»　– спросил мужчина и получив утвердительный ответ… заплакал. Оказалось, это　фермер из Канады. Еще в далекой молодости прочел роман и сразу же　влюбился в Россию.

Говорят, произведение это　зародилось именно здесь, в　«тихом городке на　Каме», хотя доподлинно известно, что　писать роман Борис Пастернак начал уже после своего отъезда. В поисках доказательств приглашаем вас на　прогулку. По чистопольским местам «Доктора Живаго».

ТАМ, ГДЕ　«РУКОПИСИ НЕ　ГОРЯТ»

Улица Ленина, 81. Второй этаж, два　угловых окна. Одно с видом на　городской (ныне Скарятинский) сад, другое – тогда еще – «в поросший ромашками двор нарсуда, куда часто партиями водят изможденных заключенных, эвакуированных в　здешнюю тюрьму из　других городов, где　голосят на　крик, когда судят кого-нибудь из　местных». Сегодня в　доме музей Пастернака, где сохранились не только обстановка, но　и дух　того времени.

Просторную (по тем　временам, конечно же), меблированную и　светлую комнату в　квартирке Вавиловых Борису Пастернаку удалось снять по　чистой случайности. Уговор с　хозяевами　– участие в　обеспечении нехитрого хозяйства дровами, которые добыть тогда было очень трудно. Последняя его　фотография в　этом доме сделана летом 1943-го. Не　абы кем, а　Валерием Авдеевым　– сыном того самого доктора, который стал прототипом доктора Живаго. Но　об этом чуть позже. На　снимке Пастернак сосредоточенно работает. Вглядываюсь в　фото и　вижу, как　со всех сторон в　этот творческий кадр лезет быт: верх «режет» бельевая веревка, сбоку пристроена выставленная из　окна рама... Спустя семьдесят с　лишним лет　подхожу я　к этому столу. На　нем лежат чернильница и　перо – те　самые. Со　стен глядят на　меня такие же　игривые ласточки…

 

Если днем Пастернак работал, то темные вечера любил коротать у　самовара на　кухне – за　общением с　хозяином квартиры Василием Вавиловым складывалось его　личное впечатление о　гражданской войне.

– В　молодости Вавилов воевал на　стороне красных,　– рассказывает Любовь Демченко, заведующая музеем.　– Одно время он　находился в　отряде легендарного партизанского вожака Иннокентия Кожевникова, который и　стал прототипом Ливерия Микулицына. Пастернака интересовали подробности партизанского быта. Вероятно, эти　впечатления нашли отражение на　страницах романа «Доктор Живаго», в　котором главный герой невольно попадает в　партизанский отряд.

– По　словам Лидии, дочери Василия Вавилова, мать ее　очень боялась этих посиделок, особенно, когда речь заходила о　белом генерале Молчанове,　– говорит старший　 научный сотрудник музея Рафаил Хисамов.　– Постоянно твердила мужу: «Не будь таким откровенным, вдруг донесет?». Но　Василий Андреевич неизменно махал рукой: «Я вижу　– передо мной порядочный человек». Он　был откровенен, и　если мы　проследим биографию Пастернака, то　не найдем в　ней более встреч с　участниками гражданской войны, кроме, как　здесь, в　Чистополе.

Чтобы разговор «клеился» Вавилов приносил с　собой мензурку денатурата. Водка тогда была дорогая, а　самогон в　Чистополе варить было не　из чего. Напиток этот в　народе именовали «Три косточки» – на этикетке череп и　две скрещенные кости. Продавался он　на　каждом шагу, так　как в　хозяйстве был　незаменим. Но　с точки зрения культуры пития – пакость неимоверная! Этот, вполне смертельный, напиток Вавилов научился как-то очищать. Бедный Пастернак, в　обычной жизни кроме хорошего вина и　коньяка ничего не　употреблявший, вспоминал о　нем позже с　содроганием. Но　разговоры с　ветераном гражданской войны того стоили – ничего подобного в　условиях московского бомонда он　бы никогда не　узнал. А　не будь этих вечерних историй, получилась ли военная линия «Доктора Живаго» столь убедительной?

Неудивительно, что　именно здесь, в　доме Вавиловых, Борис Леонидович напишет пьесу «Этот свет». Но　свет она　так и　не увидит. Пастернак сожжет рукопись по　настоянию Александра Фадеева　– «генерала от　литературы». Тот　ненадолго приедет в　Чистополь навестить родных. Будучи секретарем Союза писателей СССР, по　долгу службы решит узнать, над　чем работают авторы в　тылу. Зайдет и　к Пастернаку. По　такому случаю с　работы отпросилась и　его жена Зинаида Николаевна. За приготовлением на　кухне своего фирменного чая　из сушеной моркови, ягод и　шиповника она　вдруг услышала: «Не те　пьесы выбираешь! А если другие узнают и доложат куда следует?». После ухода гостя со　слезами умоляла мужа исполнить его　просьбу. Под　этим натиском Пастернак сдался, и　его «современная реалистическая пьеса», которую он　писал «свободно, как　стихи, и　совершенно для　себя» была отправлена в　печь. Писатель вспомнит о　ней, когда начнет работу над　главным романом своей жизни и　вплетет часть уничтоженных сцен в　канву «Доктора Живаго».

О ЧЕМ МОЛЧИТ ДОМ?

Если двигаться к　центру от　реки по　улице Карла Маркса, то　невозможно не　заметить дом　под номером 42. Стены его　цвета неба. И　ярко синяя крыша. Во　дворе объявление «Ваш дом будет расселен». Уныло смотрит из　окна старик. Более века назад вот　так же　вглядывался в　прохожих мальчик по　имени Викторин. Пройдет совсем немного времени, и　современники будут рассказывать о　нем шепотом, а　потомки назовут «последним белым генералом».

В нашу же, пастернаковскую, историю знаменитый колчаковец Викторин Молчанов попал неспроста: по мнению сразу нескольких историков, именно он стал прототипом белого генерала Юсупа Галиуллина – одного из　персонажей романа. Есть у приверженцев данной теории на этот счет свои доводы.

– Имя　Викторина Михайловича в　Чистополе было у　всех на　слуху, и　совсем не　потому, что　он здесь родился,　– рассказывает Денис Кондрашин, замдиректора музея-заповедника по　научной работе.　– Власть в　Чистополе постоянно менялась, и　однажды город захватил многотысячный отряд молчановцев. Вскоре они　ушли, но　еще долго помнили люди перезахоронение красных комиссаров. С　главной улицы города останки переместили на　кладбище. Поначалу хотели сжечь, но　генерал запретил　– воевать с　мертвыми было не　в　его правилах.

Намеком на　Молчанова в　романе стала фамилия Юсупа　– пусть Викторин русский по　происхождению, но　родился в　крае татарском. И　география романа местами соответствует его　военному пути.

ФИЛИАЛ МОСКОВСКОГО КЛУБА ПИСАТЕЛЕЙ

Странный этот дом. Мне　он напоминает старого кита. Синего и　неповоротливого, несуразно длинного, вздыхающего скрипом дверей и　устало глядящего тусклыми окнами... А, ведь когда-то именно здесь жизнь била ключом. В　самые страшные годы войны дом　на　Карла Маркса, 76　шутливо называли филиалом московского клуба писателей. Семья Авдеевых, что　проживала здесь, смогла расположить к　себе всю　писательскую братию, находившуюся в　городке на　Каме в　эвакуации.

«Я вспомню длинный стол и　залу, где　в　мягких креслах у　конца таланты братьев завершала усмешка умного отца»,　– писал об　Авдеевых Пастернак. Его, как　и других тянуло в　этот дом, где　дыхание войны ощущалось менее всего. Уже　после нее, долгие годы он　хранил дружбу с　одним из　братьев Валерием　– ученым-биологом, которого война заставила вернуться в　тыл родного города, и　его отцом Дмитрием Дмитриевичем　– известным чистопольским врачом. Более того, соединил их　образы в　герое своего главного романа　– Юрии Живаго.
Дело в　том, что　Валерий Дмитриевич увлекался поэзией и　рисованием. Но　первое его　хобби удостоилось весьма нелестной оценки Пастернака: «репродукция с　репродукции». Впрочем, это　не остановило биолога, и　он продолжал писать. Спустя несколько лет　такой же　страстью к　поэзии Борис Леонидович наделит Живаго, правда, при　этом добавив ему　и таланта. Другую　– еще　более яркую　– ипостась Юрия раскроет талант врачебный. Прекрасный диагност, доктор от　бога　– именно таким был　Дмитрий Авдеев.
– Дмитрий Дмитриевич был　не просто уездным доктором, слава о　нем дошла и　до Казани,　– рассказывает Рафаил Хисамов.　– Его　отец, купец второй гильдии выбор сына не　одобрял, поэтому свою карьеру Авдеев начал не　в　родном Чистополе, а　в　селе Изгары. Там　организовал первую в　районе большую больницу. Клиника эта　проработала вплоть до　90-х годов, а　потом ее　закрыли. Оптимизация!

Дмитрий Дмитриевич, как　истинный врач, лечил, не　разбирая: и　белых, и　красных… Его　примеру последует и　Юрий Живаго. Правда, за　свою политическую неразборчивость Авдеев несколько раз　чуть не　поплатился жизнью. Белые хотели к　стенке поставить за　то, что　лечил раненных комиссаров. Заступились люди: «Не троньте, он　для нас　как святой!». Ведь владея всеми местными языками, Дмитрий Авдеев успешно решал вопросы не　только медицинские, но　и социальные. Говорят, невиданное дело, еще　в　начале 20　века в　татарской деревне Ишалькино принимал сложнейшие роды, предварительно заручившись разрешением совета старейшин. Но　вот пришли красные, и　снова возникли у　Авдеева проблемы. Чудом не　расстреляли　– как　всегда спас врачебный талант: вылечил от　сифилиса высокого начальника НКВД.

– Борис Пастернак до　последних своих лет　был достаточно здоровым человеком,　– рассказывает Любовь Демченко.　– Перебирая его　окружение, можно найти писателей, актеров, музыкантов, художников, но　не врачей. Единственное тесное общение с　представителем этой профессии у　него было только здесь, в　Чистополе.

Как известно, свой роман Пастернак писал десять лет.
Как　вспоминал его　сын Евгений, первые два　года работы над　рукописью Борис Леонидович никак не　мог обозначить ее　название. Река времени? Мальчики и　девочки? Свеча горела? Пока не　получил письма от　Дмитрия Дмитриевича, в　конце которого стояла подпись: «искренне расположенный к　вам, доктор Авдеев». «Вот оно!»,　– подумал Пастернак и　вывел: «Доктор Живаго».

МАСЛЕНЫЙ ЗАКАТ НАД　РЫНЬВОЙ

Вон она　– река! Можно идти по　Карла Маркса и　любоваться тем, как　блестит она　вдалеке на　солнце. Словно приток, вливается в　главную улицу города узкая Бутлерова. Правда, как　мне кажется, старое название идет ей　больше.

Набережная – такой знал ее　Пастернак. Как　говорят исследователи, «и за　вымышленной рекой Рыньвой угадывается вполне реальная Кама». Если он　не работал, значит, гулял – и чаще всего здесь. Дышал речным воздухом, всматриваясь вдаль, обменивался новостями и делился мыслями с　Александром Гладковым, пока тот не уехал на фронт, затем с Константином Фединым и, конечно же, с Валерием Авдеевым. Именно здесь, на　Набережной, Валерий Дмитриевич наконец-то сделает свою первую зарисовку к портрету – после долгих уговоров Пастернак согласится позировать. Лишь на　несколько мгновений застынет он, глядя на Каму.
К слову, более Пастернак Авдееву не　позировал. В конце концов на　его просьбы ответил: «Валерий Дмитриевич, вы　прекрасный фотограф. Снимите меня в этой позе и дорисовывайте спокойно!». Так и было сделано. Спустя много лет я вглядываюсь в розовый авдеевский закат – тот, что　не увидела там, где когда-то гулял Пастернак.

Центральную библиотеку Чистополя время почти не　изменило. Во　всяком случае, с　первого взгляда угадываю я　ее на　снимке 1947 года. В　войну здесь располагался интернат Литфонда для　детей писателей, ушедших на　фронт.

– Это　старый купеческий дом,　– рассказывает мне　Денис Кондрашин.　– В　одной его　половине жили девочки, в　другой　– мальчики, а　посередине в　большом зале стоял рояль, за　которым частенько восседал будущий знаменитый пианист Станислав Нейгауз (пасынок Пастернака　– прим. ред.).

Как-то в　феврале 43-го в　городе погас свет　– что, конечно, было не　редкостью. Но　тот вечер хорошо запомнился Изабелле Шамбадал, дочери известного писателя-переводчика. Все　собрались за　роялем, слушали музыку, а　потом актриса Людмила Кайранская стала читать «Анну Каренину». В　этот момент «с мороза и　метели зашёл Пастернак».

– Дома, как　и везде, нет　света,　– сказал он, дослушав и　поцеловав руку Кайранской.　– Керосин в　лампе кончился, свеча догорела. Пришел спросить у　Зинаиды Николаевны, нет　ли у　нее в　запасе какого-либо источника света.

Его тут　же стали просить почитать.

– Стихов своих не　заучиваю, вот　разве что　это, которое набросал, пока догорала свеча,　– улыбнулся он　и достал из　кармана исписанный лист.　– Мело, мело по　всей земле, Во　все пределы. Свеча горела на　столе, Свеча горела…

– Все　замерли　– в　этих двенадцати коротких строчках уместилось всё, что　было в　этот момент вокруг нас!　– вспоминала Шамбадал.　– Прошли годы. Я, наконец, прочитала «Доктора Живаго», и　тот вечер встал в　памяти во　всех подробностях… И　хоть под　«Зимней ночью» стоит дата 1946 год, я　точно помню, что　зародилась она　ещё без　названия и　без последующих пяти строф зимой, в　Чистополе.

Свое знаменитое стихотворение Пастернак «подарит» доктору Живаго, приписав к　нему еще　несколько строф. Последняя любовь поэта Ольга Ивинская будет утверждать, что　«Зимняя ночь» была написана и　посвящена ей　после войны. И　все же…

– Стихотворение четко делится на　две части　– стихию зимы и　стихию любви,　– рассказывает мне　Денис Кондрашин.　– Поэтому у　нас есть причина верить, как　Изабелле Шамбадал (которая, кстати, никогда не　кривит душой в　своих чистопольских воспоминаниях　– мы　проверяли), так　и Ольге Ивинской. Стихия зимы вполне могла быть написана в　1943 году в　Чистополе. А　в　1946 ночная прогулка с　Ивинской могла оживить эти　строки в　памяти поэта и　вдохновить его　на　последующие.

ПИСАТЬ ПО-НОВОМУ

В 90-е годы на　экскурсию в　Чистополь приехал один петербуржец. Рассказал, что　в　войну, еще　ребенком, жил　здесь в　эвакуации.

– Пастернак был　очень богатым человеком!　– утверждал он.　– Я　помню, мы　часто с　ним стояли в　очереди к　колонке. Знаете, он　всегда был　так красиво одет!

– Кажется, я　сейчас вас　разочарую,　– улыбнулась тогда Любовь Демченко.　– Дело в　том, что　Борис Леонидович приехал в　Чистополь в　одном единственном костюме. В　нем ходил за　водой, в　нем же　выступал перед писателями…

По признанию самого же　поэта его　изменили война и　Шекспир. А　все это　– Чистополь! Вот　он стоит у　вековой сосны в　парке культуры и　отдыха (ныне Скарятинский сад), рядом со　своим домом. Мальчишки кричат ему　издалека: «Пастернак! Пастернак!». Несмышленые думают, что　это такое смешное прозвище. А　он лишь улыбнется и　снова задумается. О　том, что　война их　всех перевернет. О　том, что　после долгожданной победы невозможно будет писать по-старому, скрывая правду. Здесь, в　«милом захолустном городке на　Каме», эта　уверенность будет крепнуть в　нем день изо　дня.


Полную версию материала читайте в июньском номере журнала "Татарстан"