Татарстан

Общественно-политическое издание

Здесь побывал «Татарстан»
К Роберту Ахметзянову – в Старый Арыш

К Роберту Ахметзянову – в Старый Арыш

Патриоты малой родины. Почему поэта Роберта Ахметзянова называли альбатросом

14 мая 2018

Есть у французского поэта Шарля Бодлера замечательное стихотворение «Альбатрос». Сюжет его предельно прост: в долгих морских поездках ма­тросы, чтобы развеять скуку и уныние, ловят гордых и могучих птиц – «царей морских просторов» – альбатросов. И, отпустив их на палубу, веселятся, на­блюдая за тем, какими неуклюжими ста­новятся бедолаги – хромают, спотыкают­ся, кружат, не зная, куда деть свои «испо­линские» крылья. Их крылья не созданы для того, чтобы волочить их по земле или по палубе перед «глумившимися над ними глупцами». Завершает своё стихотворение Бодлер прямым и чётким наставлением: «Поэт, вот образ твой…»
 1-20
 
«МОЙ ПАРИЖ!»
…К чему это я? И при чём тут французский, да к тому же чуть ли не «богемный» поэт из катего­рии «певцов зла», скажете вы. Да и проект «Патриот малой родины» пока что не предполагает зарубеж­ных поездок, ездим мы в основном по районам Татарстана, по полуза­бытой «малой родине» выдающих­ся татарских деятелей искусства. Поэтов, писателей, композиторов, художников… И все они – выходцы из простых деревень, выросшие, не видя, по большому счёту, ничего, кроме родных полей, лесов и речу­шек. Многие из тех, кто числился в «шестидесятниках», к тому же пе­режили военное детство, познали голод, безотцовщину. Парижем, Ев­ропой там, на этой самой «малой родине», и не пахло… Но все наши герои читали в детстве романы Виктора Гюго, Александра Дюма, Оноре де Бальзака, грезили о даль­них плаваниях вместе с Жюлем Верном, о полётах – вместе с Ан­туаном де Сент-Экзюпери… Не зря, видимо, у поэта Роберта Ахметзя­нова родились следующие строки о родной деревне – Старом Арыше:
Деревня моя – Мой Арыш, Ты мой Париж! Всё так же смотришь мне вослед Через гряду горных вершин, Смотришь сквозь поля, Где зреет золотистый овёс. Над гречневым полем кружит орда шмелей, И на ветру звенят побеги чечевицы. С мыслями о них сколько осеней я встретил, С мыслями о них в которую весну я перешёл! …Слышу, как за горами, В моей деревеньке Скатывается крохотная капелька В сердцевину травинки.
(«Деревня моя – мой Арыш…», Роберт Ахметзянов. Подстрочник автора).
1-12
Сегодня речь пойдёт о татарском поэте, который вобрал в себя, каза­лось бы, всю эстетику европейского модерна, пропитался полотнами ранних и поздних импрессионистов вместе взятых и обновил как поэ­тический язык, структуру татар­ской речи, так и её мелодику, образ­но-символический пласт. По натуре своей был он похож на альбатроса Бодлера: сложный, неуживчивый, известный тем, что не умел, вернее, даже не пытался никогда, приспособиться. Поражал, а иногда, возможно, и раз­дражал громадностью, необычайностью своего таланта… «Татарский аль­батрос» – именно так его и назвал выдающийся прозаик и публицист своего времени Мирга­зиян Юнус. Миргазиян ага явно знал, о чём го­ворит: морскому офицеру, за свою жизнь избороздившему мировые моря и океаны, наверняка при­ходилось наблюдать за птицами, которые были так ярко и нагляд­но описаны Бодлером. Что делать альбатросу в чечевичных полях? Остаётся подняться в воздух, на­верное. Повыше. И развернуться на ветру…
Всё на Земле летает. Летает весенняя бабочка, Припадая к заветным цветкам. Летают колосья, стремясь к пламени солнца. Ребёнок летает, слетает с него одеяльце. Дороги стремглав улетают к горизонту. Летит душа, чтобы быстрее встретить свою любовь. Проплывают облака, поднимается с земли дым, чадит копоть… И навсегда улетают – через звёзды – в Вечность Песни наши. («Всё на земле летает…», Роберт Ахметзянов. Подстрочник автора).
«ПЕШАЯ БАБОЧКА», ИЛИ ПОЭТ АСКЕЗЫ
Сам же Роберт Ахметзянов ещё в молодости ввёл в татарскую поэзию неожиданный образ – «пе­шая бабочка». С тех пор этот образ закрепился за ним. Для кого‑то он стал «альбатросом», для ко­го‑то – «пешей бабочкой». Сохра­нилась его запись: «Как-то раз мне пришлось наблюдать из иллюмина­тора самолёта полёт стаи бабочек, летали они над зелёными лугами и Волгой, долго, упорно куда‑то пробирались. Куда путь держали? Зачем летали? До сих пор ищу от­вета на этот вопрос… Таким об­разом родился у меня чуть ли не мистический образ Пешей Бабочки, что сопровождает нас, земных, су­хопутных пилигримов, во Времени и Пространстве».
…а внизу, Пролетая над горами и лесами, Трепеща на ветру, преодолевая его силу, Возвращается Бабочка! Возвращается! Из-под облаков, Из тропинок, застланных бурей, Из глуби лесов Летят ей навстречу ворохи листьев жёлтых, Такой же жёлтой листвой Собратья её гибнут и застилают поля. А она – Продолжает путь! – Возвращается куда-то… («Пешая бабочка». Роберт Ахметзянов. Подстрочник автора).
1-11
Поэтическая модель бытия Роберта Ахметзянова настолько пантеистична, что зачастую те­ряется грань между миром че­ловека и миром братьев наших меньших – муравьёв, птиц, бабо­чек… Или тополей, яблок, метелей, объятых пламенем осени листьев… Образы и метафоры наслаиваются друг на друга. Появляется ощуще­ние, что ты заглянул сквозь про­реху земной материи и увидел на мгновение суть бытия, нашёл ответы на свои извечные вопросы. Сам поэт функцию поэзии так и определяет: «Это бесконечная попытка найти ответ на суще­ственные для человека вопросы – для чего мы пришли сюда, зачем живём, в чём наша задача…» По­рою, его поэтическая вселенная начинает напоминать кафкиан­ский сон, абсурд. Но, несмотря на то, что через него сквозят эпохи и реальность зачастую смещается, поэзия Роберта Ахметзянова явля­ется чёткой хронологией своего исторического времени, в какой‑то мере даже кардиограммой века и человека, встроенного в этот са­мый контекст.
Канва жизни, реальная история земного существования челове­ка – для поэта Ахметзянова это, казалось, были всего лишь заго­товки, используемые как топливо, или же фрагменты, которые не об­рели той законченности, совершен­ства, что тщательнейшим образом проработано в его поэзии. В од­ном из интервью он признаётся: «Я был немного нелюдим, был не от мира сего, видимо, поэтому и провёл большую часть своей жизни затворником, зарывшимся в бумаги, я был создан не совсем для того, чтобы жить, а, скорее, фик­сировать жизнь. Это вообще свой­ство пишущих людей…» Для меня он является поэтом аскезы.
1-10
Роберт Ахметзянов – эстет по на­туре. Современники вспоминают, что и в доме его (несмотря на то, что долгие годы он жил один) всегда царили чистота и порядок. Как и в поэзии – у Ахметзянова априори не может существовать «неопрят­ной» рифмы, строчки. Там всё выве­рено. Вспомним, как говорила дру­гая «аккуратистка», Анна Ахматова, о поэзии: «Все слова должны нахо­диться на своих местах, будто испо­кон веков стояли там». Ахметзянов следует этому чётко. Но, несмотря на виртуозное владение техникой, его поэзия не приобретает искус­ственности, не становится скучной и чисто филигранной, а продолжает дышать полной грудью, и мы слы­шим в ней поныне трепет крыльев бабочки, пролетающей над Волгой, шелест полных колосьев, золотя­щихся на лугах Старого Арыша, гро­хот отдалённого грома над Камой и шёпот ветра, проносящегося после урагана над деревьями с пугливым вопросом: «Все ли остались целы?..»
ПРОСЫПАЙТЕСЬ, ДЕТИ!
Он автор множества историче­ских поэм и баллад («Каменный скакун», «Йолдызстан», «Играй, сынок!», «Сонгми», «Поэтам Хиро­симы», «Булгарские фрагменты», «Сахипджамал», «Порог», «Атлан­тида» и др.), переводов (Пабло Не­руда, Витезслав Незвал, Эдуардас Межелайтис, Марис Чаклайс и пр). Автор слов большого количества песен, обогативших золотой фонд татарской эстрады 60–80-х годов. С композиторами и исполнителями Роберту Ахметзянову по-настоя­щему повезло: эти песни до сих пор очень популярны в народе.
«Допустим, что после текста пес­ни «Солдаты» он бы ничего не на­писал, – говорил литературный критик Ибрагим Нуруллин о его творчестве. – Даже в этом случае Роберт Ахметзянов остался бы по­этом с большой буквы. Как нельзя объяснить феномен песен «Таф­тиляу», «Ашказар», так и силу пес­ни «Солдаты» нельзя объяснить. Но я уловил, чем так метко бьёт поэт – он называет молодых сол­дат, уснувших, укрывшихся своими шинелями на полях боёв, не парня­ми, не ребятами даже, а «детьми», и текст мгновенно преображается. Убитый ребёнок – нормальному человеку сложно свыкнуться с этим понятием. Вот как их зовут безу­тешные матери в стихотворении Роберта Ахметзянова:
«Дети, просыпайтесь, просыпайтесь, дети,Ваш ужин остывает на столе…» Но прошло столько лет, они не встают, и не идут домой,Остаются по-прежнему на берегах Волги и Дуная…»
КРУЖКА, ПЛЫВУЩАЯ В ВЕЧНОСТЬ
В Краеведческом музее Рыбной Слободы нас сразу предупредили: «В данный момент мы находим­ся во временном здании, немного тесновато, поэтому фонды не все выставлены…» Но личные вещи Ро­берта Ахметзянова к нашему при­езду достали из недр и в одном уго­лочке сделали выставку. Заходим: на полках стоят его книги, лежат рукописи, письма, телеграммы с по­здравлениями по случаю юбилея, нагрудный знак. Вот его галстук, очки, авторучка, любимая жёлтая кружка с надписью «Липтон», из ко­торой он любил пить чай.
1-1
Меня особенно поразила эта кружка. Возможно, потому, что она была абсолютно обычной подарочной кружкой по акции, ко­торых до сих пор полным-полно в домах наших бабушек и дедушек. На ней нет никакой печати необыч­ности, кроме той, что её любил поэт Ахметзянов, сам совсем необыч­ный, необъятный… «А ведь кроме этих простейших вещей человеку, по сути, ничего и не нужно», – по­думала я, стоя напротив временно созданной выставки. Отчего-то эта кружка внезапно представилась плывущей в Вечность под хорал Баха. Примерно так, как парят в не­весомости предметы в «Солярисе» Тарковского…
– Родственники передали эти не­многие экспонаты сразу же после его смерти, – возвращает нас к ре­альности сотрудник музея Любовь Владимировна Ахунова. – Рукописи, письма, телеграммы, открытки – тоже. Был он, видимо, непритяза­тельный человек в жизни, много «хлама» не набирал. В хорошем смысле… Большую часть фонда Ахметзянова составляют именно рукописи и книги…
1-9
1-8
1-7
1-6
1-5
1-3
1-2
ДЕРЕВНЯ В ЛАДОНЯХ У ГОР
Обычно наша поездка предпола­гает встречу с родственниками, друзьями детства героя. Но случай Ахметзянова и здесь оказался из ряда вон. Директор музея Гульфия ханум Гари­пова была в отъезде. Сестра Роберта Ах­метзянова – Райса ханум, бережно хра­нившая его книги и воспоминания, оказалась серьёзно больна. Её сын преду­предил нас, что она только-только выписалась из больницы, и попро­сил её не тревожить.
Мы приехали в Старый Арыш, чтобы взглянуть на деревню поэта. Она оказалась точно такой, как опи­сывал в своих стихах Роберт Ах­метзянов – гряда гор, а в ладонях этих гор уютненько расположился Старый Арыш.
– Деревня уже не та, у нас теперь не осталось Дома культуры и шко­лы, ну сами понимаете, как вез­де… – подытожили арышевцы.
Это «как везде» больно резануло. Казалось бы, сюда должен валить народ, это должно быть местом па­ломничества любителей поэзии Ах­метзянова. Даже если не сохранился его родной дом… Деревня Старый Арыш могла бы быть как храм Га­уди, дом Роберта Бёрнса в Аллоуэе, усадьба Толстого в Ясной Поляне…
МНОГОСЛОЙНЫЙ ПОЭТ
– Вы хорошо знаете его стихи? – спрашиваю у односельчан.
– Знаем, – поспешно отвечает женщина средних лет, попросив­шая не называть её имени. Затем добавляет: – Конечно, не очень хорошо... Самого его не знала при жизни…
Другая подхватывает:
– Мы гордимся, что он наш зем­ляк...
Прошу её процитировать что-ни­будь из Ахметзянова.
– К сожалению, не смогу. Вот в школе дети учили его стихи…
Стихи у него сложные, поэт он очень многослойный, непро­стой… В музее с Любовью Влади­мировной мы приходим к этому общему выводу.
– Очень красивый человек был… – улыбается Любовь Влади­мировна, перебирая фотографии Роберта Ахметзянова. – Породи­стый… Я, к сожалению, не могу читать его стихи в оригинале, но даже в подстрочниках ощуща­ется их мощь, чувствуется очаро­вание… Таким талантам непросто жить…
 
«ИЩИТЕ МЕНЯ НЕ ЗДЕСЬ… ИЩИТЕ В СТИХАХ»
По дороге обратно думаю о том, что и здесь Роберт Ахметзянов остался собой: не раскрылся, об­ратился вовнутрь. Вернее, не дал себя поймать в руки, проскани­ровать, постичь. Будто безмолв­но прошептал: «Ищите меня не здесь… ищите в стихах…»
И мы уехали – искать.
А когда-то, задолго до нашей поездки, ещё молодым, сорока­летним мужчиной в самом рас­цвете сил, он написал вот эти строчки:
Я родился в стране этой. Над головой моей
плывёт знакомое солнце – уже сорок лет.
Уж сорок лет я вкушаю яства этой земли,
земля нам бесхитростно дарит всё, чем богата.
…Страна моя – Июнь! И герб страны этой – солнце!
Оно сорок лет провожает меня в моих странствиях.
И спутником остаётся Волга, пусть её голубые волны
возьмутся проводить, когда придёт время, до самой Вечности.
(«Я родился в стране этой…»,
Роберт Ахметзянов. Подстрочник автора).
1-13
 
ВНЕ СИСТЕМЫ
Айдар Халим, поэт, писатель, публицист. 1998 год.
– ...ОДНАЖДЫ... мы захотели сде­лать Роберта Ахметзянова объектом культа – своего рода «поэтическим балбалом» (степная каменная баба, ритуальный объект древних тюрков. – Л.Я.). Влияние этого поэта на нас было просто ошеломительным. Но он созна­тельно отказался от этой роли, не счёл её необходимой для себя, отринул даже роль «главаря», видимо, его смущала подобного рода богемность. Однако Роберт Ахметзянов, который по своей натуре был очень скромным, неспеш­ным, по манерам же – хорошо воспи­танным, остался верен своей внутрен­ней богеме. А она была несравнима ни с чьей по своему наполнению…
В то время процветала «тусовоч­ность». Роберта тоже несколько раз пытались заманить в отдельную тусовку, сделать «своим». Но он ни­когда не примыкал ни к кому. Тусовки многое решают. Вернее, многое реша­ется в тусовках. Роберт же мог долгие годы обходиться без книг, потому что не издавали, оставался без пре­мий, потому что их получали другие. Ненавистно ему было и «литературное начальство». Одним словом, он был вне системы.
ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ
Назиба Сафина, поэт, писатель, публицист. 1995 год.
– …ОДНАЖДЫ, когда я, преодолев «Азбуку», перешла во второй класс (а это был 1958 год), папа привёз из Уфы крохотную книжку Роберта Ахметзянова «Двадцатая весна». Всем остальным он привёз красные сочные яблоки, а мне – книгу. Сначала возму­тилась: что, я не заслужила яблоки? Но, окунувшись в книгу, сразу же и думать о яблоках забыла… Вообще забыла обо всём на свете!
Жгучий интерес у меня вызывало название книги: почему этот человек считает свои вёсны? В чём причина? И что же там случилось в его двадца­той весне?!
Книга эта стала моей первой любо­вью. Я превращалась то в Меджнуна, бегущего от своей Лейли, то в Лейлу, стремившуюся к Меджнуну. Книгу то прятала, чтобы никто не мог обна­ружить, то снова и снова перечитыва­ла… Именно тогда я для себя открыла страшную правду: от любви нельзя убежать.
В ту пору мне и в голову не прихо­дило, что у этого поэта могут быть и другие книги. «Двадцатая весна» была для меня самой совершенной, почти что божественной книгой.
 
 

Добавить комментарий

Тема номера
Журнал Татарстан

Подпишитесь на обновления: