О войне. Большое видится на расстоянии?
Сегодня День памяти и скорби – день начала Великой Отечественной войны. Тяжелая кровопролитная война, длившаяся 1418 дней и ночей… Потери СССР составили 40% всех людских потерь во Второй мировой войне. Временная дистанция в десятки лет даёт нам возможность увидеть большое на расстоянии и с неожиданного ракурса в книгах писателей Татарстана.
22 июня 2022
Внимание писателей Татарстана к Великой Отечественной войне с течением времени не ослабевает. Но меняется их подход к этой теме: усиливается стремление выявить истинные причины трагических событий 1941–1945 годов, очистить их от мифов и лжи.
ДО БЕРЛИНА
Документ и художественный вымысел идут рука об руку в историко-документальном романе Айдара Халима «Татарский солдат», который можно отнести к числу честных и ярких произведений о Великой Отечественной войне. Повествование в книге Халима предельно сжато в пространстве и времени – речь идёт о Берлинской наступательной операции. Писатель пытается разобраться с узаконенным мифом о Знамени Победы над Рейхстагом. Почему в истории остались Егоров и Кантария, а не Газетдин Загитов с группой своих товарищей? Прежде чем ответить на этот вопрос, писатель проводит нас через славный боевой путь солдата. Мы узнаём, что коммунист Газетдин втайне от всех носил на груди материнский амулет с сурой «Аль-Фатиха». Воспоминаниями о его родной деревне заполнены отступления от сюжета, но не только ими – ещё и трезвым осмыслением того, что привычно называется войной, а по сути является «смертоносной мясорубкой, состоящей из несовместимых, порою пагубных событий».
НЕУДОБНЫЙ ВОПРОС
Можно ли винить генерала Власова за то, что он в 1942 году согласился на сотрудничество с руководством Третьего рейха и возглавил РОА? Таким неудобным вопросом задаётся Александр Аввакумов в исторической драме «В тени».
Вывод, к которому подводит писатель – всему виной недальновидность жестоковыйного Сталина, – не бесспорен. Но факт остаётся фактом: в 1940 году при обсуждении плана отражения возможной агрессии немцев именно генералиссимус настоял на укреплении юго-западного направления, тогда как в 1941‑м Гитлер нанёс главный удар не по Украине, а по Белорусскому военному округу. Затем в первые дни войны части Красной армии стали получать неверные с тактической точки зрения приказы о проведении только наступательных операций, а всему генералитету арестами и расстрелами было дано понять: никакие былые заслуги не спасут их, если войска будут откатываться вглубь страны.
Потому в романе Аввакумова страх – сюжетообразующая категория: он источник преступного бездействия, небрежения жизнью простых солдат и бюрократизма, «который сковал мышцы гигантского организма, именуемого действующей армией». Так, командующий Ленинградским фронтом генерал Хозин думал не о тысячах раненых бойцов, которые ждали эвакуации на «большую землю», а «только о том, как избежать гнева вождя». Кричал в трубку на Власова: «Что вы там топчетесь? Нажмите!» Между тем над позициями окружённой 2‑й Ударной армии висел запах разлагающейся плоти: умерших уже не хоронили, а просто складывали в штабеля.
Но окончательно добило армию не отсутствие боеприпасов и продовольствия, а директива Ставки о расформировании: вместо поддержки огнём было предписано самостоятельно выходить из окружения. Роман «В тени» даёт возможность понять состояние Власова в те минуты: «…лишиться армии означало для него потерять абсолютно всё – честь, совесть, имя!»
Тем не менее понимание серьёзности причин, заставивших генерала предать Родину, не выглядит его оправданием, потому что в книге явлен идеал воинской доблести в лице лейтенанта Николая Смирнова. Ничто не может поколебать его верность присяге: ни головотяпство командования, ни зверства особистов, ни созерцание ужасающих увечий. Всегда готовый рискнуть жизнью ради общего дела, например с горсткой бойцов прикрыть отход основных сил батальона, он без раздумий проявляет вынужденную жестокость по отношению к паникёрам и дезертирам. Писатель не жалеет пафоса для описания героической смерти Николая: спрятав в дупле дивизионное знамя и подпустив фашистов поближе, он выдёргивает чеку из гранаты и кричит: «Смотрите, как умирает офицер Красной Армии!»
Аввакумову в романе удаётся сочетать романтизацию войны с обнажённой правдой о ней и стремлением нарисовать картину широко и исторически точно.
СМЕРТЬ И БЕСОВЩИНА…
Лев Кожевников в очерке «Война моего отца» идёт на полный разрыв с традицией романтизации подвига советского солдата. «Ничего героического там рядом не лежало. Смерть, бестолковщина… подлость, это да. И постоянное чувство голода. Интенданты крали безбожно», – так, без ретуши, узнавал о Великой Отечественной войне из слов отца будущий писатель.
Афанасий Яковлевич ушёл на войну в 41‑м «мальчишечкой», а вернулся в 43‑м после ранения на Курской дуге – «нафаршированным осколками с головы до пят». К тому времени у солдата уже имелась медаль «За отвагу», которую он называл «За трусость», подразумевая развитый инстинкт самосохранения. Он не раз выручал солдата, не подвёл и в случае с «жизнеобеспечением смертников» – когда Афанасий чудом добрался с термосами на спине по льду Волги на другой берег к группе, захватившей плацдарм. Он уцелел под шквальным огнём благодаря тому, что прятался среди трупов. По возвращении получил от командира в зубы: «Гадёныш! Где остальные?»
Подобных случаев бесчеловечного отношения к рядовому составу в очерке немало. Афанасий до конца своих дней не мог понять ретивых коммунистов: чего лютовали? Ответ нашёл его сын: «Полная безнаказанная власть одного человека над другим (обычно это происходит в армии) превращает человека… в скота».
ДО БЕРЛИНА
Документ и художественный вымысел идут рука об руку в историко-документальном романе Айдара Халима «Татарский солдат», который можно отнести к числу честных и ярких произведений о Великой Отечественной войне. Повествование в книге Халима предельно сжато в пространстве и времени – речь идёт о Берлинской наступательной операции. Писатель пытается разобраться с узаконенным мифом о Знамени Победы над Рейхстагом. Почему в истории остались Егоров и Кантария, а не Газетдин Загитов с группой своих товарищей? Прежде чем ответить на этот вопрос, писатель проводит нас через славный боевой путь солдата. Мы узнаём, что коммунист Газетдин втайне от всех носил на груди материнский амулет с сурой «Аль-Фатиха». Воспоминаниями о его родной деревне заполнены отступления от сюжета, но не только ими – ещё и трезвым осмыслением того, что привычно называется войной, а по сути является «смертоносной мясорубкой, состоящей из несовместимых, порою пагубных событий».
НЕУДОБНЫЙ ВОПРОС
Можно ли винить генерала Власова за то, что он в 1942 году согласился на сотрудничество с руководством Третьего рейха и возглавил РОА? Таким неудобным вопросом задаётся Александр Аввакумов в исторической драме «В тени».
Вывод, к которому подводит писатель – всему виной недальновидность жестоковыйного Сталина, – не бесспорен. Но факт остаётся фактом: в 1940 году при обсуждении плана отражения возможной агрессии немцев именно генералиссимус настоял на укреплении юго-западного направления, тогда как в 1941‑м Гитлер нанёс главный удар не по Украине, а по Белорусскому военному округу. Затем в первые дни войны части Красной армии стали получать неверные с тактической точки зрения приказы о проведении только наступательных операций, а всему генералитету арестами и расстрелами было дано понять: никакие былые заслуги не спасут их, если войска будут откатываться вглубь страны.
Потому в романе Аввакумова страх – сюжетообразующая категория: он источник преступного бездействия, небрежения жизнью простых солдат и бюрократизма, «который сковал мышцы гигантского организма, именуемого действующей армией». Так, командующий Ленинградским фронтом генерал Хозин думал не о тысячах раненых бойцов, которые ждали эвакуации на «большую землю», а «только о том, как избежать гнева вождя». Кричал в трубку на Власова: «Что вы там топчетесь? Нажмите!» Между тем над позициями окружённой 2‑й Ударной армии висел запах разлагающейся плоти: умерших уже не хоронили, а просто складывали в штабеля.
Но окончательно добило армию не отсутствие боеприпасов и продовольствия, а директива Ставки о расформировании: вместо поддержки огнём было предписано самостоятельно выходить из окружения. Роман «В тени» даёт возможность понять состояние Власова в те минуты: «…лишиться армии означало для него потерять абсолютно всё – честь, совесть, имя!»
Тем не менее понимание серьёзности причин, заставивших генерала предать Родину, не выглядит его оправданием, потому что в книге явлен идеал воинской доблести в лице лейтенанта Николая Смирнова. Ничто не может поколебать его верность присяге: ни головотяпство командования, ни зверства особистов, ни созерцание ужасающих увечий. Всегда готовый рискнуть жизнью ради общего дела, например с горсткой бойцов прикрыть отход основных сил батальона, он без раздумий проявляет вынужденную жестокость по отношению к паникёрам и дезертирам. Писатель не жалеет пафоса для описания героической смерти Николая: спрятав в дупле дивизионное знамя и подпустив фашистов поближе, он выдёргивает чеку из гранаты и кричит: «Смотрите, как умирает офицер Красной Армии!»
Аввакумову в романе удаётся сочетать романтизацию войны с обнажённой правдой о ней и стремлением нарисовать картину широко и исторически точно.
СМЕРТЬ И БЕСОВЩИНА…
Лев Кожевников в очерке «Война моего отца» идёт на полный разрыв с традицией романтизации подвига советского солдата. «Ничего героического там рядом не лежало. Смерть, бестолковщина… подлость, это да. И постоянное чувство голода. Интенданты крали безбожно», – так, без ретуши, узнавал о Великой Отечественной войне из слов отца будущий писатель.
Афанасий Яковлевич ушёл на войну в 41‑м «мальчишечкой», а вернулся в 43‑м после ранения на Курской дуге – «нафаршированным осколками с головы до пят». К тому времени у солдата уже имелась медаль «За отвагу», которую он называл «За трусость», подразумевая развитый инстинкт самосохранения. Он не раз выручал солдата, не подвёл и в случае с «жизнеобеспечением смертников» – когда Афанасий чудом добрался с термосами на спине по льду Волги на другой берег к группе, захватившей плацдарм. Он уцелел под шквальным огнём благодаря тому, что прятался среди трупов. По возвращении получил от командира в зубы: «Гадёныш! Где остальные?»
Подобных случаев бесчеловечного отношения к рядовому составу в очерке немало. Афанасий до конца своих дней не мог понять ретивых коммунистов: чего лютовали? Ответ нашёл его сын: «Полная безнаказанная власть одного человека над другим (обычно это происходит в армии) превращает человека… в скота».
Добавить комментарий