Чудо в сосновом бору

Корабельная роща. Сейчас и на полотне художника.

Вот он, родительский дом, чудом уцелевший в войнах и революциях. Здесь купеческий сын Иван когда‑то всерьёз заболел рисованием, начав «портить» бумагу, а потом, говорят, взялся расписывать ближайшие заборы. К расстройству маменьки, решившей, что в добропорядочной семье растёт никчёмный «мазилка»...

Забудем на время про это совсем раннее творчество гения русского пейзажа. В своём письме, ставшем для нас путеводителем, Шишкин, судя по всему, вспоминает немного другое время – когда он уже окончательно укрепился в своём стремлении стать живописцем. Ему минуло семнадцать, он успел проучиться четыре года в казанской гимназии, сильно преуспел в разрисовывании гимназических тетрадей и заявил родителям, что больше учиться не будет, поскольку перспектива стать чиновником для него ужасна.

ДОРОГА «ПОНИЗУ ИЗ ГОР»

Зато здесь, в Елабуге, он часами занимается любимым делом: рисует. Уходит в окрестные леса, луга, за многие километры от дома, и, ошалев от окружающей его красоты, старается перенести увиденное на бумагу. Молчаливый, сторонящийся всех неудачник, как считают обыватели, на природе он совсем другой: энергичный, деловой, увлечённый. Интересно, где те тропинки, по которым ходил будущий автор знаменитых полотен «Утро в сосновом бору», «Рожь», «Корабельная роща» и других шедевров?

Одна из подсказок содержится в том же письме родителям. Вечерком, вспоминает Шишкин, он возвращается домой «понизу из гор»… «Горы» в окрестностях Елабуги – это Танайский лес, Красная Горка. Это, наконец, таинственное Чёртово городище, где стоят руины булгарской башни и откуда вся Елабуга как на ладони: родительский дом, Спасский и Покровский соборы…

Рисунок «раннего» Шишкина «Развалины башни Чёртова городища», сделанный им в 1849 году, – лучшее доказательство нашей догадки. Как и другой рисунок. Он будет сделан много позже, двенадцать лет спустя. В этот год окончив Академию художеств, Шишкин приедет в родной город и снова придёт к знакомым развалинам. Так появится «Башня Чёртова городища в Елабуге», хранящаяся сегодня в Русском музее в Санкт-Петербурге, – уже работа зрелого мастера.

Может быть, именно это место было для художника самым любимым? Согласитесь, сделать такое смелое предположение и не побывать на Чёртовом городище – верх неприличия.

Вот она перед нами, та самая башня Чёртова городища. Шрам на её теле подсказывает, где фрагмент стены, который когда‑то запечатлел Иван Шишкин.

А за башней, внизу – умопомрачительный пейзаж: место слияния Тоймы и Камы, заливные луга, где‑то далеко-далеко сливающиеся с горизонтом…

ВЕЧНЫЙ ИСТОЧНИК ВДОХНОВЕНИЯ

И вот она перед нами, та самая башня. Шрам на её теле подсказывает, где фрагмент стены, который когда‑то запечатлел Иван Шишкин. Башня, напомним, была восстановлена в конце шестидесятых годов прошлого века усилиями отца художника – Ивана Василь­ евича Шишкина.

А за башней, внизу – умопомрачительный пейзаж: место слияния Тоймы и Камы, заливные луга, где‑то далеко-далеко сливающиеся с горизонтом… Начинаешь понимать, почему, с блеском окончив Академию художеств и получив право на творческую поездку в Европу, Иван Шишкин сразу же отправился не заграницу, а сюда – к вечному источнику своего вдохновения.

Постояв над стрелкой двух рек, спускаемся с горы, чтобы пройти, как Шишкин, «понизу» к родительскому дому. Дорога идёт вдоль берега Тоймы, выводит к лугам и шишкинским прудам (здесь когда‑то разбил парк отец художника). Наверху, над прудами, – родительский дом. «Наш сад», о котором вспоминает художник, располагался вот здесь, на склоне, как раз под домом. Сада давно нет. Почему бы не возродить?

Комната художника.

Памятник отцу Ивана Шишкина.

«ЖАТВА» ПОД ПОЛОВИЦЕЙ

Родительский дом. Здесь всё как было при жизни Ивана Шишкина. Помог нашим современникам в этом, к слову, сам художник, оставив подробный рисунок комнат и обстановки. Так что зала, в которой, как пишет Шишкин, «мы с вами, тятинька, рассуждали о башне Чёртова городища и читали записки отца Петра», – точно такая же, как полтора столетия назад. Отцовский дубовый стол, гобелен на стене с охотничьим сюжетом, охотничий рожок и ружьё... «Эти же окна напоминают, брат Николай Иванович, и тебя, с твоей комнатой и ружьями, – вспоминает Иван Шишкин, – и напоминают твою охоту, по временам безуспешную, напомнило также и литьё дроби и проч., и проч.».

Рассматривая массивный чернильный прибор на отцовском столе, живо представляешь, как Иван Васильевич открывает свою заветную тетрадь «Записки достопримечательностей разных» и чуть неровным от радост­ного волнения почерком выводит «…января 13-й, 1832 года, в среду, в 12 часу ночи сын родился…. При крещении дали младенцу имя – Иван».

Пройдёт меньше двадцати лет, и у «младенца Ивана» появится здесь, на втором этаже родительского дома, первая его скромная мастерская. Подрамник, палитра с красками, кисти… Рисуя, он будет забывать обо всём на свете. Однажды так уйдёт в работу, что вернётся к действительности, лишь когда почувствует нестерпимый жар из раскрытого окна – горят дома, что неподалёку. Огонь в тот день уничтожит пол-Елабуги…

Сто лет спустя, уже в советское время, ремонтируя дом, рабочие вскроют полы и обнаружат картину. Эксперты подтвердят: это работа раннего Шишкина, на тот момент художника-самоучки. «Жатва», так называется картина, была написана им в восемнадцатилетнем возрасте и, естественно, далека от совершенства. Кто знает, может быть, сам Иван Шишкин, устыдившись своего «детского» опыта, и спрятал её подальше от глаз? С другой стороны, не было бы «Жатвы» – не появилась бы и «Рожь», которая считается одной из вершин творчества Мастера…

Дорога идёт вдоль берега Тоймы, выводит к лугам и шишкинским прудам. Наверху, над прудами, – родительский дом и Спасский собор.

Шишкинскую «Жатву», оригинал, сегодня можно увидеть в родительском доме.

У СТЕН СПАССКОГО СОБОРА

Так или иначе, а шишкинскую «Жатву», оригинал, сегодня можно увидеть здесь, в родительском доме. Время её написания, судя по всему, примерно совпадает с другим событием, которое во многом определило дальнейшую судьбу начинающего художника-самоучки. Иван познакомился с иконописцем Иваном Осокиным, выпускником Строгановской рисовальной школы в Москве.

Пройдём три сотни шагов от родительского дома Шишкина до Спасского собора, где, можно предположить, состоялось это судьбоносное знакомство. Шишкин, который часто бывал в этом храме (один из колоколов для колокольни собора когда‑то отлил его дед), просто не мог не узнать, что приезжие из Москвы живописцы расписывают здесь иконостас. Вопрос лишь в том, как Шишкин, при всей своей замкнутости и стеснительности, решился заговорить с мастерами. А может, проявил инициативу сам Осокин, увидев, как часами простаивает возле них, наблюдая за работой, этот высокорослый увалень?

Достоверно известно, что первое общение переросло в дружбу. Осокин, судя по всему, смог разглядеть в парне талант. Он давал ему краски, кисти, учил тому, что знал. Написал портрет Ивана. И, главное, посоветовал поехать учиться в Московское училище живописи. Рассказывают, беседы об искусстве двух творческих личностей происходили совсем не за чашкой чая, о чём стало известно родным. Случилось объяснение, в ходе которого Иван заявил о своём желании ехать в Москву учиться живописи, чем сильно расстроил матушку. Отец же рассудил здраво: глядишь, выучится и станет вторым Брюлловым…

КРАСОТА, КОТОРУЮ НИКТО ДРУГОЙ НЕ УВИДИТ

Троицкая церковь. Ещё один адрес на родине художника. Шишкины были глубоко религиозные. Рассказывают, по вечерам любимым занятием семьи было чтение житий святых. А по воскресеньям, в праздники, и старые и малые вместе шли в этот храм на богослужения.

Почему именно кладбищенская Троицкая церковь? Дело в том, что Иван Васильевич Шишкин, отец художника, был там бессменным церковным старостой, сюда семья отдавала положенную церковную десятину. Когда деревянная церковь обветшала, решено было построить новую, каменную, и Иван Васильевич приложил немало усилий, чтобы на храм были собраны немалые средства.

Одно время предполагали, что именно в Троицкой церкви крестили младенца Ивана Шишкина, но вряд это случилось в новой, каменной – к тому времени её ещё не достроили. Может быть, обряд был совершён в старой, деревянной? Или в Спасском соборе, что в двух шагах от родительского дома?

Территория старого елабужского погоста сохранилась, кованые ворота – сразу за памятником Надежды Дуровой. Но на месте белокаменного собора лишь руины: храм взорвали в тридцатые годы прошлого века. Постояв возле развалин, найдите минуту, чтобы поклониться могиле Ивана Васильевича Шишкина – уцелевший памятный крест среди разбитых надгробий вы легко найдёте.

Иван Васильевич уйдёт в другой мир в 1877 году. Он успеет порадоваться за сына, который к тому времени станет больше чем «вторым Брюлловым» – выдающимся мастером пейзажа. О том, что его сторонящийся людей «неудачник Ваничка» выбился в люди, он поймёт, когда тот, окончив Академию художеств и получив Большую золотую медаль за картину «Кукко», в 1861 году приедет на родину. Это будет совсем другой Иван Шишкин. Весёлый, уверенный в себе, интересный рассказчик. И всё тот же Иван, готовый прошагать в окрестностях Елабуги не один десяток вёрст, чтобы увидеть и запечатлеть красоту, которую никто кроме него не увидит.

На месте белокаменного собора лишь руины: храм взорвали в тридцатые годы прошлого века.

«РОЖЬ» С ЛЕКАРЕВА ПОЛЯ

«...Пейзажист – истинный художник, он чувствует глубже, чище, – напишет как‑то художник в дневнике. – Природа всегда нова... и всегда готова дарить неистощимым запасом своих даров, что мы называем жизнью. Что может быть лучше природы...» Шишкин через годы как бы отвечает на совет, данный ему однажды Осокиным: «Я надеюсь, – писал тот Ивану, – что вы в рисовке много теперь успели, но только вы пишете, что меняете склонность к ландшафтам, что хорошо. Но, подумайте сами хорошенько, что повыгодней…»

Никчёмный совет, во всяком случае для Шишкина. Меньше всего, принимаясь за работу, он думает о том, что повыгодней, зато часто – о смысле творчества. Записывает в дневнике: «Художник, копируя природу, в которой всё беспрестанно движется и переменяется, не может схватить в ней разом более одного мгновения». И всегда пытается отыскать его, это неповторимое мгновение. И в Елабуге, куда старается приезжать почаще, где, кажется, давно изучены каждая тропка, каждый ручей, каждая опушка в лесу.

После этих поездок на родину почти каждый раз случается маленькое чудо. Так будет, например, после его приезда в Елабугу в 1877 году: год спустя на выставке в Москве он представит свою знаменитую «Рожь», написанную на основе этюдов, сделанных возле села Лекарево близ Елабуги, – полотно тут же купит Павел Третьяков для своей галереи…

Памятник художнику в Елабуге.

«КОРАБЕЛЬНАЯ РОЩА» КАК ЗАВЕЩАНИЕ

Елабужские пейзажи будут вдохновлять его и в конце жизни. В 1895 году он напишет «Каму близ Елабуги», а три года спустя родится «Корабельная роща», которую назовут блестящим итогом полувекового творческого пути Шишкина в отечественном искусстве. На эскизе к картине мастер оставит надпись «Афанасовская корабельная роща близ Елабуги».

Полотно представят на выставке передвижников в Санкт-Петербурге, и Иван Иванович ещё услышит восторженные отзывы коллег по цеху. «Картина заиграла, нота сильная, чудесная – поздравляю, не я один, все восхищены – браво», – выразит общее мнение художник Савицкий.

Через две недели после этого триумфа Шишкина не станет. «Это был прекрасный человек, – напишут по этому поводу в газете «Неделя», – с виду суровый, на самом деле добряк, по внешности – волостной старшина, на самом деле – тончайший художник».

Аскар Сабиров