Рассказ о негре и сведения об одном городе

Мир лишается своих достопримечательностей.
Были в Константинополе собаки.
Жили они без хозяев и ели они всякую дрянь и падаль. Каждая собачья стая имела свой район и в чужой не заходила.
Ехали путешественники в Константинополь и знали, что они там увидят бродячих собак.
Но случилась война, турки были на стороне немцев, а у немцев обычай всё мыть и чистить: они мостовую в Берлине два раза в день чистят резиновыми щетками. Немцы сказали: этих собак нужно убрать.

Турки отвечали: эти собаки – достопримечательность города, и убивать их мы не позволим.
Немцы не растерялись и отвечали: их убивать и не будем, а переловим и отправим на дачу.
И действительно, они отправили на маленький каменный остров посередине Босфора, здесь был источник воды, но есть, конечно, было нечего.
Собаки дрались, визжали, грызлись и ели друг друга. Их становилось всё меньше и меньше.
Выживали только сильные.
Говорят, что в конце концов остался один громадный могучий пёс-победитель.
Он стоял на скалах и выл, выл так громко, что его слыхали во всём Константинополе.
Потом пёс-победитель лёг и сдох.
Да послужит эта история уроком империалистам: они едят друг друга и уничтожают друг друга, но что будет есть победитель в разорённой Европе?
Так погибла достопримечательность Константинополя – бродячие собаки.
Лондон славится своими туманами.
Лондон стоит в полуторах часах езды от моря.
Поперёк Лондона езды на автомобиле часа два.
Город обрывается лачугами и начинается снова. В сущности говоря, это не один город, а несколько слившихся городов. В центре города находится его торговая часть, или Сити.
Здесь не живут, а только работают: днём сюда приезжает до 1.500.000 человек, ночуют здесь только 17.000.
Но зато здесь все банки и конторы, здесь сосредоточена вся венозная кровь мира.
Это тот же Московский Кремль, только наоборот: в Кремле источник алой артериальной крови, обновляющей землю.
Но и за Сити и далее город продолжается.
Всего в Лондоне свыше миллиона домов и 7 с ½ миллионов людей. Это цифра 1923 года.
Население пригородов каждые 20 лет удваивается.
Дома в Лондоне не такие, как в остальных городах, а маленькие на одну семью, в два, три и четыре этажа. Внизу – кухня и гостиная, наверху – спальни. В каждой комнате камин, у каждого камина – труба, и из каждой трубы, конечно, идёт дым… иначе для чего бы её ставить.
Вы меня ещё спросите: а фабрики ведь тоже с трубами? Фабрик, читатель, в Лондоне очень мало, это не фабричный, а конторский город.
Лондон посылает ежегодно во все концы мира миллиард писем и 26 миллионов телеграмм. В Лондон приходит 9000 поездов в день.
Лондон может съесть все русские яйца и, намазав на хлеб, проглотить всё сибирское масло.
Пусть кушает пока на здоровье.
Но Лондон – не фабричный город.
Только рабочие доков – докеры, разгружающие пароходы, и рабочие городских предприятий составляют в Лондоне большие группы рабочего населения.
Таким образом, дым над Лондоном главным образом – дым каминов.
Этот дым выносит в воздух мельчайшие частицы угля.
Лондон – город богачей и конторщиков, а конторщики любят считать, так вот они сосчитали, что в неделю на каждую квадратную милю в Лондоне оседает 1600 пудов твёрдых веществ. Прежде, чем осесть, они долго ещё летают в воздухе, сгущая туман.
Самый обычный туман в Лондоне поэтому был жёлтого цвета, даже немножко с зелёным оттенком. Он наполняет улицы, забивает, как ватой, все промежутки между домами, людьми, автомобилями, лезет в комнаты.
Есть и другие туманы – например, чёрный, который приходит редко и закрывает город как крышкой. Но вниз он не спускается. Когда в Лондон приходит чёрный туман, то в двенадцать часов зажигают огни на улицах. Город весь покрыт чёрной рояльной крышкой, только не полированной.
Лондонцы находят, что так даже уютнее.
Есть ещё белый туман, очень плотный и густой, но чистый. Вероятно, он приходит с моря.
Так было в 1914 году.
Но дело в том, что мой рассказ происходит не сейчас, а в будущем.
Я заинтересован поэтому, в будущем и желаю, чтобы там было хорошо.
В будущем Лондоне тумана не было.
Лондон устроил то, что должен был устроить давно: дымовую канализацию.
Было время (для иных мест оно настоящее), когда каждый высыпал мусор и выливал нечистоты перед своим домом.
В роскошном дворце французского короля Людовика XIV коридоры были каменные, а у дверей комнат стояли параши.
Ночью они выливались прямо на пол, который специально для этого делали покатым.
Сейчас это кажется грязным свинством, а тогда даже восхищались, как удобно устроились.
Такое же свинство коптить небо дымом. Кроме того, это невыгодно, в дыму выпускаются в небо очень ценные вещи.
А об старом времени не жалейте – оно было вонючее, и с париков спутников Великого Петра сыпались вши, это записали тогда в Лондоне англичане.
Англичане, как видите, очень злопамятны. Кроме того, они консервативны: у них и сейчас в судах судьи ходят в париках, вероятно чистых.

Лучше было бы устроить в Лондоне вместо каминов хорошее паровое отопление, но англичане даже короля сами рассчитать не умеют, так что мы послали к ним Словоохотова, где уж тут отказаться от каминов.
И сидит себе англичанин в будущем Лондоне перед камином, тыкает в огонь прямой медной кочергой и греет ноги.
Все как прежде.
Но не дымит труба над его котеджем (так зовут в Англии домики для одной семьи), дым идёт по трубам далеко за город на специальную станцию. Сосёт станция со всего города дым, и нет над Лондоном ни жёлтого, ни чёрного тумана. А из дыма получается сернистый ангидрид и каменноугольный дёготь, из которого делают и краски, и фенацетин, и аспирин, и.. ядовитые газы для войны, чтобы ещё больше разбогател Сити, и чтобы все конторщики записали в книги ещё большие цифры.

А самим конторщикам от этого ничего не прибавится, даже усики не отрастут от войны, а туда же лезут, воюют. Работает дымогарная станция в будущем Лондоне на тепло, которое приносит ей дым по трубам.
Так вот каким способом лишился Лондон одной из своих достопримечательностей – туманов.
Когда-нибудь мир освободится и от другой достопримечательности – войны.
Не будут воевать рабочие с рабочими, крестьяне будут мирно пахать свою землю, ядовитые газы будут отравлять только сусликов и саранчу, а двери на арсеналах мы заколотим крест-накрест – серпом и молотом.
Но идём дальше; нас ждёт негр. Правда, у него много времени, потому что он не спит.
Впрочем, кажется, это не тот: это самый обыкновенный негр. Он уже не молод, ему лет 60. Курчавые волосы его седы, но держится он прямо и сложен всё ещё хорошо – как негр: негры хорошо сложены, особенно кафры.
Нашего негра зовут Джемс Хольтен, хорошая фамилия, негры любят выбирать для себя такие. Он служит в очень хорошем квартале Лондона: недалеко от Гайд‑парка в Мэнфере.
Здесь этот обыкновенный пожилой негр служит в очень обыкновенной должности дворецкого, в доме, который когда-то принадлежал графу, а сейчас перекуплен коммерсантом, разбогатевшим на спекуляции икусственной нефтью.
Должность негра обыкновенная, но почётная, он обучает коммерсанта аристократизму.
Он следит за тем, чтобы всё было как в лучших домах.
Первоначально коммерсант хотел пригласить на эту должность одного бывшего украинского посланника, но у того оказалась странная привычка оббивать сургуч с бутылок об стенку.
Тогда один знаменитый профессор, научный консультант фирмы, рекомендовал на эту должность негра.
И негр пришёлся ко двору. Синие, проданные вместе с домом ливреи были ему к лицу.
Он выглядел поглощённым какой‑то другой мыслью. Часто другие слуги видели его рассматривающим чей‑то портрет в медальоне на браслете.
В шесть часов вечера негр переодевался и уходил. Если бы кто стал следить за его фигурой в светло-песочном пальто и ботинках, то увидел бы, что Хольтен не спеша проходит через широкие лужайки Гайд‑парка и, не спускаясь в тюб, идёт походкой человека, которому некуда спешить, через уже опустевшее Сити, мимо башен Тауэра в Уайтчепел – квартал бедняков.
Беднота живёт здесь густо у самых ворот города богачей.
Негр не спеша и не смотря по сторонам идёт всё дальше, пешком, очевидно, ему некуда торопиться.
Наконец, он останавливается перед дверью с матовыми стёклами одного из кабаков, привычно входит, раздевается, не смотря на крючок, вешает на него своё пальто, надевает передник и становится за стойку.
С шести до двенадцати Хольтен наливает виски и пиво быстро говорящим и мало пьющим евреям, молчаливо пьющим белокурым рабочим и много говорящим и пьющим больше всех женам рабочих. Все пьют стоя, не задерживаясь.
Но вот наступает 12 часов, Лондон засыпает.
Неизменившейся походкой выходит негр из кабачка. Улицы пусты, одни безработные тяжёлой походкой полуспя идут без ночлега.
Спать им нельзя, им нужно идти.
Бездомный рабочий, идущий без цели по улице, в Лондоне называется «носильщиком знамени».
Тяжёлой походкой несут они невидимое чёрное знамя нищеты.
Полицейский стоит и смотрит. Он не хочет зла этим людям, он хочет только, чтобы они шли, на улице спать нельзя.
И среди этих людей, которые должны притворяться, что у них есть дом, идёт Хольтен.
В тёмных и узких переулках шепчутся пары, шепчутся, жмутся и тянутся друг к другу.
Полицейский смотрит. Он знает, у этих тоже нет дома. Но всё равно, пускай они ведут себя прилично.
Негр идёт мимо. Ночное небо так черно, как его кожа.
Как его отчаяние.
Он идёт к докам, как будто преследуя в затихающем городе последние отблески дневного шума.
Здесь есть таверны, где пьют и пляшут всю ночь, где всю ночь взвизгивает музыка.
В одну из них заходит негр.
Опять он снова снимает пальто и через четверть часа в чёрном парике и клетчатом костюме всю ночь на столе бьёт чечётку ногами, уже 16 часов идущими по асфальтам Лондона.
В 6 часов открываются ворота парков.
«Носильщики знамени» тянутся к ним, ложатся на траву, усталость мешает им спать.
И тоже бессонный, но как будто совсем не усталый, идёт мимо них Хольтен, по росистой траве, он идёт на свою дневную службу, является первым.
Что за странная тайна у этого человека?
Что заставляет его вести три бессонных жизни?
Не знаем. Может быть, знает тот, кто часто звонит по телефону на одну из служб Холтена и, вызвав его, говорит всегда одно и то же: «Явись немедленно».

Тогда негр сереет, как‑то худеет сразу и, какое дело ни было бы у него сейчас на руках, уходит немедленно в большой город, где 71/2 миллионов людей, где нет больше туманов, но так много тайн и невидимых чёрных знамён над согнутыми плечами невольных знаменосцев.
А мы пока знаем одно: каждый месяц в Иоганнесбурге Коммунистическая Негритянская Фракция получает ежемесячный взнос.
Величина этого взноса колеблется, но она всегда равна сумме трёх жалований бессонного негра.
Из романа «Иперит» В. Шкловского
Иллюстрация: Н. Сокольский