Разгрузочное рагу от Владимира Вавилова

ПЛЮС ПРОБЕЖКА 
– После январских праздников, после пирогов и пельменей, надо дать организму отдохнуть, прийти в норму, – объяснил выбор блюда Владимир Владимирович. – Поэ­тому готовим лёгкое разгрузочное рагу.
– Думаете, разгрузимся?
– Плюс пробежка! Я с утра уже свои восемь километров бы­стрым шагом пробежал. В парке Урицкого каждое утро трачу один час на своё здоровье. Сразу после планёрки в хосписе. Один круг там – 2 км 130 м, а я делаю четыре круга, то есть восемь километров. Большую нагрузку себе не даю, потому что сердце надо беречь. В своё время много лет отдал спорту, и этот спорт сейчас в виде жировых складок откладывается у меня на боках. Занимался бок­сом – это видно и по лицу, посмо­трите, и по зубам – все вставные, никакие капы не помогли... Зато спорт дал зарядку на десятилетия. У меня в поликлинике даже личной карточки нет. Кроме «ранений», никаких болезней не было.
МИНИМАЛЬНЫЙ НАБОР ПРОДУКТОВ
Воодушевлённые таким при­мером, мы даём себе торжествен­ную клятву начать с понедельника заниматься спортивной ходьбой в парке Урицкого и приступаем к приготовлению рагу. Сначала выгружаем на стол всё, что есть в закромах. А есть у нас сегодня: и капуста, и картошка, и кабачки, и лук, и морковь, и чеснок, и укроп с петрушкой. И ещё куриная грудка.
– Ну, можно и так, конечно… – оглядывает гору овощей Владимир Владимирович. – Но слишком долго всё резать, крошить... Обойдёмся минимальным набором продуктов.
И вот уж на столе остаются только лук с морковкой да зелень. И ещё куриная грудка.
– Иначе не успеем, – разводит руками Владимир Владимирович и приступает к готовке. – Работы очень много. Сегодня – большие переговоры с главврачом ДРКБ. Зав­тра в семь утра уже на радио надо быть, в 9:30 – круглый стол, в 12:00 – в Минсоцзащиты… 22‑го я должен быть в Москве как член координа­ционного комитета по распреде­лению президентских грантов… Дел много. Сейчас мы начинаем готовить эскизный проект нового хосписа, техзадание уже практи­чески готово.
Завтра в ДРКБ очень важные пе­реговоры будут. По поводу реанима­ции. Суть в том, что в реанимации часто не хватает мест. Есть дети, которые нуждаются в респиратор­ной поддержке. Родители не дают врачам право выбора. Или ребёнок живёт без респираторной поддерж­ки столько, сколько живёт. Или его подключают к аппарату искусствен­ной вентиляции лёгких, и жизнь на этом для ребёнка и родителей заканчивается практически, рабо­тает аппаратура. На это тратятся бешеные деньги. На Западе такие дети находятся дома, государство обеспечивает их всем необходи­мым, аппаратурой, лекарствами… У нас пока, к сожалению, финансо­вой возможности нет. На аппарату­ре эти дети могут жить и 5 лет, и 10. Некоторые покупают эти аппараты, они около миллиона стоят, ну и рас­ходников на него в месяц около 100 тысяч надо. Плюс сидеть нужно с ребёнком 24 часа в сутки, следить за всем. В реанимации за ними смо­трят медработники, за это они по­лучают зарплату. На Западе предо­ставляют выбор: либо респиратор, либо паллиативная помощь, и более 70% родителей выбирают паллиа­тив. И правильно делают, потому что иначе это не жизнь, а просто оболочка. Есть, конечно, дети, кото­рые более‑менее адекватные, но и для них такая жизнь – не жизнь. В любом случае они не хосписные дети. Потому что хоспис – это по­следнее, но главное звено оказания паллиативного лечения. Это меди­цинская, психологическая, духовная и эмоциональная помощь.
ГЛАВНОЕ ЗВЕНО ПАЛЛИАТИВНОЙ ПОМОЩИ
Пациенты хосписа – это те, у ко­торых срок жизни уже ограничен, не более полугода. Во взрослом от­делении – на пороге земной жизни они где‑то от силы 21 день. Циф­ра взята не случайно, это мировая практика. В детском отделении немного по-другому. Большинство детей в терминальной стадии. У нас сейчас семь таких детей, а у других детей – социальная передышка, они также нуждаются в лечении, но у них срок жизни где‑то 1-2 – 5-6 лет.

ЖИЗНЬ, ПУСТЬ МАЛЕНЬКАЯ, НО БЕЗ БОЛИ
– В вашей хосписной практике случались какие-нибудь чуде­са? Чтобы не 21 день, а больше прожил человек? Чтобы вдруг вылечился кто-нибудь?
– Чудеса случаются. И вот это надо доносить до родителей. Когда при радикальном лечении испробовано всё, но оно не по­могает, надо переводить ребёнка на паллиатив. Поэтому тут глав­ное – облегчить боль, страдания и прожить столько, сколько можно. У нас же родители требуют от вра­чей лечить до конца, пишут жало­бы в Минздрав, в прокуратуру! И, к сожалению, ребёнок погибает не от диагноза, а от лечения. Пото­му что организм не выдерживает. Адекватный родитель, который с психологом поработал и сам всё видит, это понимает. И не му­чает дитя. У нас был пациент Фа­зыл. Ему давали срок жизни – семь дней. А мы его тянули два года и семь месяцев. А каждый день жизни ребёнка для родителя много значит. Потом Алсу была – девочка с опухолью головного мозга. Когда её родители сюда везли, им гово­рили, что не довезут. Она жила у нас девять месяцев. Мы продле­ваем жизнь настолько, насколько можно. Хоспис – это любовь, за­бота, симптоматическое лечение и, самое главное, противоболевая терапия. Нигде пациента не смо­гут обезболить так, как в хоспи­се. Потому что всё, что в России из анальгетиков производят, у нас в хосписе используется. Структуру хосписов надо развивать по всей России. Пока их всего 21 на всю страну. Вот, например, в Германии есть земля Бавария – она как наш Татарстан по площади. Населе­ния практически столько, сколь­ко в Казани. Так вот, в Баварии 144 хосписа!
– Может быть, там больных больше, поэтому и хосписы так развиты?
– Больных больше у нас. Про­сто там институт хосписов более развит, и, когда врачи говорят, что лечение уже не поможет, родители этих детей переводят под патронаж хосписной службы. И их дети живут достойно до кон­ца. Родители отдают всю свою лю­бовь и заботу тому физическому состоянию, в котором находится их ребёнок. Мне часто приходит­ся беседовать с родителями. Я им говорю: не слушайте телевизор, не смотрите ведущие каналы, ко­торые собирают деньги на лечение, вам просто пудрят мозги. ДЦП не лечится, не верите мне – вам лю­бой врач это скажет. Или откройте интернет – в мире это не лечится. Не совсем честные люди собирают деньги, обнадёживая. И подключа­ют к этому процессу родителей, ко­торые в подобном состоянии и так чувствуют за собой вину и готовы последнее отдать ради детей.
АБИЛИТАЦИЯ, А НЕ РЕАБИЛИТАЦИЯ
На круглом столе с Минздравом России, который проходил в Под­московье, я сказал, что первым делом надо развивать институты абилитации, а не реабилитации. Чтобы научить ребёнка яичницу хотя бы приготовить себе или в туа­лет самостоятельно сходить. Как вы думаете, что я чаще всего слышу от родителей больных детей? Они боятся умереть раньше своих детей, считают, что те без них ни­чего не смогут. Нужна абилитация! Если, дай Бог, построим взрослое отделение хосписа, в нынешнем обязательно сделаю кабинет абили­тации. Возможно, такую же кухню. Чтобы научить ребёнка полноценно жить дома. Надо всё приспособить так, чтобы ребенок смог восполь­зоваться своими физическими возможностями.
– Мы знаем такого ребёнка. «Татарстан» писал о маме, ко­торая купила своей дочке с диа­гнозом ДЦП вместо инвалидной коляски беговую дорожку. И те­перь она ходит самостоятельно по дому, лишь чуть‑чуть придер­живаясь за стену.
– Вот это и есть абилитация! У нас тоже есть беговые дорожки, мы тоже детей ставим на них. Это делается именно для улучшения качества жизни.
Владимир Владимирович за раз­говорами незаметно почистил лук и морковь, и, пока они жарятся на сковороде, он мастерски, не гля­дя, разделывает курицу.

КАЖДОГО РЕБЁНКА НАДО ВСТРЕЧАТЬ С ПОДАРКАМИ
– Меня многие не любят, пото­му что я говорю правду. Не надо путать общественную организа­цию с хосписом. Не размывайте понятия! Хоспис – это медицинское учреждение. Мы семь лет как фонд занимались психологической, ду­ховной и социальной помощью, пока не взялись за проект хосписа.
Помимо нас есть и другие подоб­ные организации. Мы охватываем тех, кто у нас стоит на учёте. Это 108 детей из ближайших районов Та­тарстана и плюс 20 детей, которые находятся в стационарах. Каждо­го ребёночка надо ведь встречать с подарками, психолог выезжает на встречу, он у нас постоянно в разъездах.
Ещё я внёс предложение по пал­лиативу. Когда в ЛПУ поступает ре­бёнок с диагнозом, угрожающим жизни, нужно информировать родителей о том, что если ради­кальное лечение не поможет, то он будет переведён на паллиативное лечение. И мы тем самым обезо­пасим врачей от жалоб в прокура­туру, суды, Минздрав… У них и так график напряжённый, и морально, и физически выкладываются, а тут ещё на них давят со всех сторон. Недавно был случай: приехали в хоспис родители ребёнка, который лежал в ДРКБ уже в терминальном состоянии, и врачи предложили перевести его в хоспис. Но роди­тели не захотели, и ребёнок «ушёл» в ДРКБ. А это негативно сказывается на родителях тех детей, которых можно вылечить. А у нас, к сожа­лению, 70 детей с первичной он­кологией. Им можно помочь. Когда мы в 2003 году начинали работать, в отделении находилось не более 30 детей. Заболеваемость раком растёт каждый год, что в детском, что во взрослом возрасте. Я о чём? О том, что вот это согласие роди­телей даст врачам право решать, что ребёнка пора переводить на паллиатив. Но пока пробиться с этой инициативой не могу. У нас, к сожалению, среди чиновников, не все готовы вникнуть и понять суть проблемы.
На днях в Аппарате Президента был разговор о том, что Путин вы­делит 4,3 миллиона на паллиатив. Связываюсь с Москвой, говорю: да­вайте соберёмся на круглом столе, обсудим, как целесообразно распре­делить эти деньги. Надо разработать проект детского хосписа. Мы подго­товили техзадание. Финансовый ди­ректор Фонда рассчитала бюджет­ную стоимость проекта, и все наши расчёты мы отправили в Москву на рассмотрение. У нас 85 регионов и два хосписа всего детских. Питер и Казань только, больше нет. А я считаю, что поэтапно надо дви­гаться вперёд и развивать систему оказания паллиативной хосписной помощи во всех регионах.

– Вы друг за друга держитесь, да? Нюта Федермессер (руководи­тель Центра паллиативной меди­цины Департамента здравоохра­нения Москвы. – Ред.) в фейсбуке очень часто о вас говорит.
– Мы дружим. Встретимся, об­нимемся, посидим, поговорим... Разговариваем мы всегда на одну и ту же тему, как вы понимаете. Она, кстати, не медик, как и я. Я раз­деляю людей на две категории: первая – кто имеет образование, а вторая – кто имеет только доку­мент об образовании. Я предпо­читаю людей, которые стремятся к знаниям, самообразовываются постоянно. Не элитная школа делает детей образованными. Если хочешь учиться – и в деревенской школе отличником станешь, куда пешком надо идти несколько километров, а не водитель папы тебя отвезёт до порога, – наш повар помешива­ет варево, отправляя на сковороду курицу, а затем помидоры.
ВЕРА В СЕБЯ
– Вы достаточно быстро в российском масштабе сдви­нули эту глыбу – когда в 2000‑е все только начинали говорить о хосписах, многие не верили. Результат, который мы сейчас имеем, казался невозможным. Как вам всё это удалось?
– Во-первых, вера в себя. Сколь­ко лет мы добивались этого, после того как дочку потеряли. Чиновники нас просто не хотели слушать. Когда же в Минздраве решили, что пора строить хоспис, мы подписали со­глашение о частно-государствен­ном партнёрстве в работе над про­ектом строительства хосписа. Уже с комиссией поехали в Германию, тогда я впервые объездил хосписы германские, узнал, как это делает­ся. Нас очень хорошо встретили, даже схему строительства показа­ли. Вот тогда я решил для себя: я это смогу сделать. Начал изучать опыт других стран – Англии, Гол­ландии, Америки. А в России на тот момент детский хоспис открылся только в Санкт-Петербурге. На ре­конструкцию здания под хоспис тог­да выделила, будучи губернатором Санкт-Петербурга, В. И. Матвиенко 300 миллионов рублей. У нас та­ких денег не было. И впервые в со­временной России мы построили хоспис за счёт благотворительных пожертвований. Меня поддержала команда, которая со мной все эти годы идёт.
КАК ВЛАДИМИР ВЛАДИМИРОВИЧ ПОВСТРЕЧАЛСЯ С ВЛАДИМИРОМ ВЛАДИМИРОВИЧЕМ
– Расскажите, как прошла ваша встреча с Путиным, когда вам вручали орден?
– Меня пригласили и сказали: обязательно возьмите жену. Я взял ещё и младшую дочку и свою по­мощницу Мишутину Ольгу, с ко­торой уже 15 лет в ногу идём. Нас встретили на вокзале, выдели­ли машину, поселили в президент­ском отеле. Мы впервые оказались в таких апартаментах. Признаюсь, был впечатлён. Я вообще чело­век не завистливый, когда я вижу, что человек хорошо живёт, только радуюсь за него. Хотя мне самому этого не надо. Я по-спартански привык жить. Потому что так легче. У нас же как людей расценивают? На какой машине человек ездит, как одевается… В Москве уже ото­шли от этого. А в Казани ещё нет, выпендрёжников полно. Вот. Прие­хали мы, значит, в Кремль. Первую премию дали Александру Ткаченко (генеральный директор АНО «Дет­ский хоспис». – Прим. ред.). В про­шлом году её получила Елизавета Глинка (директор международ­ной общественной организации «Справедливая помощь». – Прим. ред.). Мы с Лизой дружили… По­знакомились на вручении премии Высоцкого «Своя колея». Она очень хотела приехать к нам в хоспис, но не приехала…
Потом зашёл Владимир Вла­димирович Путин. Я рассказал о хосписах, о том, что есть люди, поддерживающие идею... Побла­годарил его, сказал, что Россия гордится, что у неё такой прези­дент. Потом всем нам вынесли шампанское. Я скромно стоял в сторонке – к спиртному я рав­нодушен. Путин подошёл ко мне, пожал руку, пожелал удачи. Мне, конечно, было приятно, что тако­го уровня человек заметил нашу работу.
В рагу из минимального набора продуктов Владимир Вавилов за­сыпает мелко нарезанную зелень и закрывает сковороду крышкой, чтобы настоялось и пропиталось запахом укропа и петрушки.
ИЗМЕНЕНИЯ В ЗЕМЕЛЬНОМ КОДЕКСЕ
– Вы вернулись из Москвы с большей уверенностью, что у вас всё получится?
– До этого я обращался к депу­татам, чтобы внесли изменения в Земельный кодекс, и, когда я к Путину обратился с этой же прось­бой, наши депутаты внесли законо­проект на рассмотрение в Госдуму.
– Что за изменения?
– Понимаете, по российскому Земельному кодексу участок зем­ли передаётся в безвозмездное пользование только религиозным организациям. Если мы хотим по­строить хоспис, надо либо арендо­вать, либо выкупать землю. А можно потратить эти деньги на хоспис, на паллиативную помощь, правиль­но? Государство нам по госзаказу оплачивает 1800 рублей за койку в день. А в Москве 15 тыс. рублей в день. Разница видите какая! Суть реформы в том, чтобы тем органи­зациям, которые хотят построить хосписы (а это в большинстве своём некоммерческие организации), вы­деляли землю на 49 лет на безвоз­мездной основе. И тогда хосписы у нас в России будут развиваться. Я выезжаю во многие регионы, и к нам приезжают от Владивостока до Калининграда изучать наш опыт. Даже из Америки, Японии, Сербии приезжают.
ДОСТОЙНАЯ ЖИЗНЬ ДО КОНЦА
Хоспис – это не дом смерти, это возможность достойно про­жить жизнь до конца. Это достой­ная смерть и достойные похоро­ны. В больницах и в онкоцентрах принято скрывать от пациента диагноз. Родственникам гово­рят, а пациенту – нет. А мы го­ворим. Потому что человек дол­жен это осознать, принять и не бояться. Вот вчера я беседовал об этом с совсем юной девушкой, мы обсуждали, где её похоронить. У неё рак груди, метастазы везде. Да, мы говорим о смерти. Пото­му что человек должен закончить свои земные дела. Бояться этого не надо. Это со всеми случится рано или поздно. Вот, не дай Бог, я выйду, и снег с крыши на голову упадёт... и всё. Почему мы о смерти не задумываемся? Потому что мы жить стали хорошо. У каждой се­мьи по 2‑3 машины, холодильники забиты, одеваться не знаем во что уже. Мы забыли, что мы просто гости в этом мире. Мы больны вещизмом, обжорством. Хотим больше и дольше. Но тот, кто хоть чуть‑чуть медицину изучает, знает, что человек генетически запро­граммирован до 40 лет. С 25 лет клетки уже не развиваются, а к 40 годам начинают отмирать. Вот и появляются болезни, онкология. И тут ничего не поделаешь.

НЕТ КУЛЬТУРЫ МАТЕРИНСТВА
– А дети тогда почему умира­ют?
– Сейчас у нас 70‑75 детей в от­делении. И каждый год эта цифра увеличивается. И инвалидность увеличивается. Почему? Одна из причин, я считаю, нет культуры материнства. Вот напротив моего дома молочная кухня. Я выхожу из дома и вижу: стоят 3‑4 мамоч­ки с колясками, в одной руке у ка­ждой – по банке пива, в другой – сигарета. Они не понимают, что это всё они передают ребёнку через грудное молоко. Раньше на свадьбах были свидетели с лентами через плечо. И сейчас они есть, но лишь как дань традиции, моде, они ни­какую функцию не несут. А изна­чально свидетели следили, чтобы во время празднования жених с не­вестой ни капли не выпили, чтобы в первую брачную ночь не было алкоголя в их крови. Вот для чего были свидетели! Сейчас кто для храбрости пьёт, а кто из‑за дуро­сти. А потом происходит зачатие. А потом по врачам начинают бегать с ребёнком… Может, я страшные вещи говорю, но я всегда говорю то, что думаю. Нельзя замалчивать. Или вот ещё. У нас в хосписе есть мальчик. Ему уже практически 18 лет исполнилось. Он ждёт пе­ресадку лёгких и сердца. Сирота. Ему «Ак Барс» помог – купили пере­носной концентратор, чтобы мог гу­лять и дышать на улице. В хосписе у нас только стационарный. Маль­чик пока на отдыхе, с бабушкой в Юдино живёт. Кто ему предоста­вит такую операцию? Это же ко­щунство, я считаю, когда слышу по телевизору, что детям сердце меняют или ещё-что. А никто не за­даёт себе вопрос: а где они берут‑то это сердце? А ведь во всём мире дети пропадают. Особенно в стра­нах, где война… Это страшно.
ПОСЛЕ ПОСЕЩЕНИЯ ХОСПИСА МЫ СТАНОВИМСЯ ДРУГИМИ
– Часто у вас бывают гости?
– В хосписе у нас много гостей, часто бывают журналисты, артисты, школьники. Дети после посещения хосписа уже ведут себя по-другому. Одноклассников, которые очки но­сят, например, они уже ботаником или очкариком не назовут. И в це­лом отношение населения меняется к хоспису. Раньше, когда мы только начинали, чего я только не слышал в свой адрес… «Мы не для того здесь квартиры покупали, чтобы смотреть на ваш хоспис, на умирающих!» Сейчас у меня телефон не умолкает от благодарностей. Те, кто у нас по­бывал, кто потерял близких, детей, у них ведь жизнь продолжается. У них есть друзья, родственники. Они уже никогда не будут плохо говорить, они будут только помо­гать. Значит, мы правильным путём идём. Мы окружаем своих пациен­тов любовью и заботой.
Меня часто спрашивают: как вы собрали средства на строитель­ство взрослого хосписа? Детям ещё можно собрать, но взрос­лым-то никто не сдаёт практиче­ски. И все удивляются, как в Татар­стане, в мусульманской республике, люди такие взносы делают. Я го­ворю: к нам и мусульмане, и пра­вославные приходят. Несмотря на веру, живём‑то мы все одной жизнью, одной семьёй.
Я своим врачам всегда гово­рю: несмотря на возраст, и стар и млад, ведь у нас к людям нужно относиться одинаково. Никакого недовольства не показывать па­циенту. Если, например, человек не может в туалет сходить, он обездвижен. Он стесняется. Стесняясь какого-нибудь брезгливого взгляда, он может стараться меньше есть и пить, чтобы меньше в туалет хо­дить. Мне этого не надо! Мне надо, чтобы он питался нормально и что­бы не стеснялся.
МЕЖДУ ЖИЗНЬЮ И СМЕРТЬЮ
– Приходят волонтёры или просто желающие помочь?
– У нас две категории волонтё­ров. Есть студенты, которые по­могают нам в каких‑то акциях, есть волонтёры, которые по духу привязаны к нам. Они просто при­ходят с душой, с желанием помочь. К нам уже полгода ходит женщина, жена очень богатого человека – и в свободное время занимается с детьми. Медсёстры наши отда­ют себя полностью больным. Де­вочка одна приходит… Ей 20 лет. Вот что значит судьба! Когда мы с Анжелой лежали в больнице, мама этой девочки работала там медсе­строй, а самой ей было пять лет. Она приходила, играла с Анжелой. И всё спрашивала у своей мамы: «А почему Анжела в повязке хо­дит?» Сейчас ей 20 лет. Она и рабо­тает, и учится. Приходит в хоспис в свободное время. И с детьми, и со взрослыми занимается, ухаживает. То есть судьба как‑то связывает всех нас. Будто кто‑то где‑то регулиру­ет, что ли… В нашей работе чужих не бывает. Некоторые приходят и сразу говорят: «Нет, это не моё, не смогу». Уходят. Мы ведь на грани между жизнью и смертью работа­ем. И очень тяжело отсюда пере­водить человека туда. У взрослого есть два пути: либо смириться с бо­лезнью и плыть по течению, либо начать бороться и душой, и телом. А дети – они до 8‑10 лет не знают слова «смерть». Я, конечно, верю, что когда-нибудь придумают эту волшебную таблетку от всех болезней. Ведь дети не должны умирать. Да и взрослые тоже.
ДЕЛО ЖИЗНИ
– Как вы всё это выдерживае­те? Как в себе держите?
– В себе не держу. Мы каждое утро всё это обсуждаем в хосписе, дума­ем, как двигаться вперёд. Мне вот, например, в восемь вечера позво­нили – и до трёх ночи не сплю, обду­мываю... Крутятся мысли постоянно в голове, живу этим. Потому что это дело моей жизни.
– Как при такой работе, при та­ком отношении к ней и к жизни вы отдыхаете? Вы вообще дома бываете?
– На Новый год собирались с семьёй вместе дома. В 12:00 жене бокал шампанского налил, себе – бо­кал сока. Утром на работу мне надо было ехать. И вообще, я к алкого­лю равнодушен. Если есть время, на выходные на дачу уезжаю. У меня там собака Грэтта – немецкая овчар­ка. Дача около Раифы, моя первая жена там жила. Она во время родов умерла… В 1989 году. Там на участке сруб поставил. Друзья во всём по­могали. Не имей сто рублей, а имей сто друзей, как говорится. Под вечер поеду туда – снег убрать надо, Грэтту покормить…
Я потом отдыхать буду. Старшая дочка у меня КАИ окончила, теперь юридический диплом защищает. А в этом году она поступит в меди­цинский. Получит третье образова­ние. И я буду знать, кому оставить это всё.
– То есть вы суперспециалиста воспитали?
– Ну, как бы да. У меня вся семья участвует в этом деле. Без помощи родных я бы эту гору не свернул.
ДОБРО ВОЗВРАЩАЕТСЯ ВСЕГДА
– Вы каждый день видите смерть, пусть и достойную, но это всё‑таки уход из жизни. Что для вас самое главное в вашей ра­боте?
– Меня радует то, что люди, чьим детям мы помогали, не остают­ся к нам равнодушными. Прихо­дят, помогают, приводят помогать своих здоровых детишек. Каждый май родители, потерявшие своих детей, встречаются здесь, в хосписе. Мы вместе всех вспоминаем.
Главное, что сам хоспис построен. Эта мечта была, знаете, недосягае­мая, казалось… И её удалось вопло­тить в жизнь. Меня не зря называют танком. Самое сложное, конечно, было донести до чиновников идею хосписа. Слава Богу, они нас поняли.
А добро – оно всегда возвращается. Вот знаменитый акушер жил в Каза­ни. Тысячи родов принимал. Боролся с онкологией, у нас лежал. Жена день­ги собирала ему – 546 тысяч собрала, но он умер. И все эти деньги жена перевела на счёт хосписа. Добро всегда вернётся. Я в этом уверен.
 

Нам понадобится:

1. Куриная грудка – 1 шт.


2. Помидоры – 3 шт.


3. Лук – 3 шт.


4. Морковь – 3 шт.


5. Соль, перец – по вкусу.


6. Растительное масло – 3 ст. ложки.


 

1. Шинкуем!


2. Жарим!


3. Чистим!


4. Режем!


5. Добавляем!


6. Разделываем!


7. Высыпаем!


8. Тушим!


9. Солим!


10. Посыпаем!


11. Даём настояться!


 

 
 

 
Редакция благодарит кулинарную студию «Беседка» за предоставленную кухню.