Отец Георгий. Армия

…Меж тем заканчивались дни моей безуспешной учебы в техникуме и после долгих мучений был написан весьма посредственный диплом по проводной связи, который был с трудом защищен. Первая в моей жизни специальность – связист – с грехом пополам получена. А время неумолимо приближало меня к первым жизненным испытаниям – к весеннему призыву в армию. Наслушавшись бывалых, я составил себе такое мнение о моем предстоящем будущем: 730 дней в сапогах, подчас в голоде и холоде, в караулах-нарядах, на полигонах и прочих жизненных лишениях на страже великой Родины. И смирился с неизбежным.
Отгремел выпускной вечер. Прилежные и старательные учащиеся с успешными, а некоторые и с выдающимися оценками в дипломах решали вечную дилемму: в каком из вузов продолжить своё образование. Меня же с моим серым дипломом ждала только армия.
Страхи и переживания прокрались в мой сон в ту ночь. Ко мне являлись военные чины в погонах, грохотали орудия, слышались отрывистые приказы. Когда прозвенел будильник, проснулся я полностью разбитым. Я долго вглядывался в циферблат, желая остановить время или повернуть его вспять, сделать всё как было раньше. Но стрелки часов будильника по имени «Слава» неумолимо двигались вперед, приближая мою новую жизненную веху. Я встал, умылся, растолкал родню, изрядно подвыпившую вчера, по случаю моих проводов, и, указав им на часы, напомнил, что пора в дорогу.
Мы успели на первый трамвай, который казалось, целую вечность вез нас по улицам родного города к военкомату. Стояло теплое майское утро одно из тех, в которое так хочется жить и радоваться жизни, особенно если ты молод. Но мысли мои в то утро были тревожны и безрадостны. Я, словно губка, впитывал в себя черты родного города. Его улицы, проспекты, бульвары, тротуары, скверы. Парки, дома, храмы, бесконечную синеву небес, крики птиц, лица людей…
Наконец, вздрогнув своим металлическим телом, трамвай остановился у пункта назначения – военкомата. У ворот толпы людей: бритые головы призывников и небритые, принадлежащие группам поддержки - родителям, бесконечной родне, друзьям. Я отметил лицо большого босса – тучного полковника, военкома. На трибуне он отёр платком потное лицо и в микрофон произнёс вдохновенную речь о почётном долге каждого гражданина СССР по защите Родины. После этого началось прощание с родными и близкими. Словно, в каком-то сне, а может быть слезах, проплыло полное лицо моей матери, с грустными глазами. Лица дядек, которые уверяли меня, что всё будет, «о кей», приятелей, жавших мою руку, и желавших скорого возвращения домой.
Череду прощаний прервал высокий капитан и начал делать перекличку призывников. Он построил нас в две шеренги и под звуки духового оркестра, нестройным строем, мы проследовали к ожидавшему нас у ворот автобусу. На мгновение я обернулся, глотая слёзы, помахал своим рукой…
Затворились ворота, за которыми оставалось наше всё - все жизненные ценности, мировоззрение, и самое главное – свобода. Начиналась новая жизнь – полная противоположность гражданской. Мир дисциплины, исполнение приказов, и даже «дедовщины».
- Капитан Николаев, - громовым басом представился высокий капитан. - Товарищи призывники в дальнейшем прошу ко мне обращаться «товарищ капитан» и на поставленные вопросы отвечать: «Есть!» и «Так точно!». Всё ясно товарищи призывники?
- Так точно! – вразнобой повыкрикивала наша разношерстная толпа.
- А сейчас – в спортзал стричься! – скомандовал капитан.
Мы строем дошли до спортзала, где среди гимнастических снарядов обнаружили несколько цирюльников в солдатской форме с приготовленными к бою с нашими шевелюрами орудиями – машинками для стрижки волос. Стриг меня полноватый солдат с веснушчатым добродушным лицом. Жестом он пригласил меня сесть на табурет и с улыбкой произнес:
– Прошу, пане.
- Вы малоросс? - сорвалось у меня с языка.
- Так точно! Хохол! - весело ответил он. - Вот занесла судьбина на чужбину. Уж полтора года здесь служу.
- Совсем немного осталось, - позавидовал я.
Он подмигнул мне:
- Ничего, дружа, и ты свое отслужись с Богом.
- Да только с Богом, - ответил я.
- А ты что верующий? – насторожился он.
- Да верую,- ответил я ему.
- Бог поможет, - успокоил он меня. И вдруг спросил: - Крестик у тебя есть? Лучше зашей в шеврон.
Наконец, когда последний волос упал с моей головы, лысина засверкала во всем своем первозданном великолепии.
- Бритый гусь! - оценил я результат процесса.
- Ничего до дембеля отрастут, земляк! – успокоил мой экзекутор.
Наконец всех нас постригли, и капитан Николаев вновь произвел перекличку призывников.
- Кто в авиацию - сделать шаг вперед! - скомандовал он.
Я вместе с другими авиаторами вышел из строя.
- Мы едем к месту службы, все ясно? – громко спросил он.
- Так точно! – гаркнули мы хором.
- А сейчас в автобус, и на вокзал!
Подхватив рюкзаки, мы проследовали за ним. Остальным призывникам оставалось дожидаться своих офицеров.
У ворот нас дожидался новый люксовый «Икарус». Рядом со мною на сиденье плюхнулся призывник, с гладко выбритым лицом.
- Гладков Андрей Николаевич, - протянул он мне руку.
- Буров Юрий Валерьевич, - ответил я.
- Представителем какого вуза нашего града вы являетесь? - спросил Андрей Николаевич.
- Я из ПТУ с названием «техникум со связями», - объяснил я.
- А я из КАИ. После академки загремел, - с сожалением, ответил он. - Ещё одна жизненная веха в познании мира, - добавил мой попутчик философски.
Тем временем в автобус зашел капитан Николаев и объявил нам о том, что наш поезд отправится на Украину в одну из учебных воинских частей в 14.00. Водитель автобуса закрыл двери, и плавно тронувшись, повез нас к вокзалу. В окне проплывали пейзажи родного города. Нас везли к центру по Ленинской дамбе. Казанка весело играла волнами. На холме слева возвышалась армада Кремля, грациозная башня Сююмбике, Благовещенский собор, Спасская башня Кремля. Величественная крепостная стена с бойницами всё то, что было для меня такой родной, живой и значимой историей, которую я любил всем сердцем.
Все это плавно проплывало мимо, отпечатывалось в памяти, чтобы потом, подобно дорогим фотографиям из альбома, согреть мое сердце в юдоли лишений скорби и страданий на чужбине.
Нас остановили на привокзальной площади. Николаев пристально посмотрел на меня:
- До поезда 45 минут ребята! Вы можете взять все необходимое в ближайших ларьках. Не разбегаться и не дезертировать. Все ясно?
- Так точно, товарищ капитан! – и мы устремились к ближайшему магазину за печеньем, карамелью и минералкой. Двое самых отчаянных предприняли марш-бросок к ближайшему винному магазину, дабы скрасить трудности пути.
Андрей Николаевич - общительная натура, он живо рассказывал о своей студенческой жизни, поделился со мной пачкой пломбира, протягивая который произнес:
- Да не будь ты таким, словно «в приглашении на казнь Набокова». Держи угощайся!
Я снова вернулся к действительности из глубин своей души. Слушал, как он с жаром, отчаянно жестикулируя, повествует о своей студенческой жизни. О том, что в группе у них сплошь красивые девушки и умные ребята - очкарики и ботаны. Что сам он любит музыку «Пинк Флой». Что у него есть все альбомы на виниле – «мы в стройотряде хорошо заработали - вот я и вложился в пластинки».
Я тоже признался, что я меломан, люблю музыку и имею несколько пластинок любимых групп.
Он признался, что его девушка - ангел, что зовут ее Света. И что она обещала дождаться его из армии. И что сам он немного играет на гитаре. А братья его во всю чешут рок в подвале одного из ДК. Еще рассказал, как его провожали а армию – до закрытия просидели с друзьями в «Бегемоте», а потом долго играли на гитарах в одном из скверов любимые песни из «Ролинг-Стоунз».
Раскатистый бас капитана вернул нас к действительности. Пора было штурмовать поезд. С нами в купе оказались призывники атлетического телосложения.
- Николай.
- Тагир, - по очереди представились они нам и сообщили, что загремели с физкультурного факультета пединститута.
Николаевич тем временем стал обустраиваться. Достал из рюкзака махровое цветное полотенце, домашние тапочки, цветастые носки, и бриджи.
- Да вы педант, батенька! – удивился я. – А где же элемент траурности разлуки с родиной?
- А это я тебе оставлю - натуре тонкой, созерцательной и меланхолической, - отвечал мой новый друг.
- Что ж, буду грустить, и переживать за двоих, - согласился я.
- За четверых! – добавили Николай и Тагир. - Нас со счетов тоже не сбрасывай.
- Ну, что ж, можем приступить к трапезе! – объявил Андрей, доставая курицу, картошку, печенье, бутылку минералки и чай.
Тагир с Николаем охотно согласились. Андрей постучал кулаком снизу по моей полке:
- Меланхолик Жорж, обед!
Я спрыгнул с полки, извлек из пакета курицу и торт Наполеон, испеченный матушкой мне в дорогу.
- Да, у нас банкетик наметился! – потерли руки в предвкушении ребята.
- А где же элемент траурного прощания с Родиной? - съязвил Андрей.
- Ну, ребята, не хватает только по чарке за знакомство! - весело добавил Тагир, и прижав палец к губам вытащил коньяк.
- Жорж, глянь в коридорчик не идет ли там капитан, - скомандовал Андрей.
- Чисто, - произнес я. И мы торопливо выпили за знакомство, тут же сполоснули стаканы свежим чаем – чтобы запаха не было.
- Хороший коньячок! - отметил Андрей.
- У меня дядя живет в Дагестане, - сказал Тагир. - Он мне на проводы целый бочонок привез. Мы приступили к трапезе, во время которой узнали, что наших попутчиков, так же, как и Андрея, забрали в армию из академки, после несданных экзаменов.
- Ничего, после армии восстановимся в своих правах, - утешали они себя. Николаевич после принятого на грудь коньячку принялся философствовать об переустройстве армии и флота с его точки зрения. Остальные шутили и прикалывались над армией.
За десертом в нашем купе вырос капитан Николаев.
- Обед? – поинтересовался.
Десерт! – ответил Тагир, кивая на мой «Наполеон». Давайте к нам, товарищ капитан, на чай с тортом!
Капитан отказался, и убедившись, что у нас все в порядке, прошел в следующее купе.
После обеда всех разморило мы расползлись по своим полкам в объятия Морфея. Андрей достал книгу и приступил к чтению. Я свесил голову сверху: «Овидий» - прочёл.
- Приобщаемся к античным классикам?
- Восполняю пробелы в классическом образовании, ответил он, улыбнувшись.
Я не стал мешать, предался своим думам и воспоминаниям.
Проснулся уже утром. Посмотрел в окно на проносившие мимо пейзажи.
На полустанке я спустился с подножки вагона и оглядел окрестности. Живописный хуторок. На перроне выросла бабка с лукошком:
- Репка, картошечка, минералка, сигаретки… Возьми что-нибудь сынок.
Я взял у нее две бутылки Нарзана.
- Спаси Бог! В армию едешь? – поинтересовалась старушка.
- Да, бабуся, в нее, - подтвердил.
Следом за мной из вагона выпрыгивали другие призывники. Андрей, Николай и Тагир прогуливались по перрону. Было тепло и радостно. Совершенно не верилось, что я еду в армию на два года скорбей, лишений и муштры. Громкий голос капитана: «Товарищи призывники, все в вагон! Отправляемся» заставил поверить.
Поезд тронулся. Капитан Николаев устроил перекличку. Все были на месте.
- Свободны все! - скомандовал он.
И до ночи мы были свободны. А ночью случилось ЧП.
- Товарищи призывники, всем подъем! – разбудил нас зычный голос капитана.
Спросонья мы ничего не могли понять. Капитан Николаев шагал по коридору вагона взад и вперед и возмущенно прокомментировал происшедшее событие из которого следовало, что двое призывников, которые благоволили к богу Бахосу, произнесли в вагон энное количество спиртного и налимонились до поросячьего визга.
Самым комичным в этой ситуации был способ хранения вина провинившимися. Они обмотались шлангом, в котором и хранилось спиртное. Лежа на своих местах, они потихонечку прикладывались к своим шлангам, пока не наступило состояние полной алкогольной эйфории. Капитан Николаев выволок за шиворот призывников с болтающими из-под рубашек шлангами, из которых на пол выливались остатки алкоголя.
- Как ваши фамилии? – грозно спросил капитан.
- К-Ключерев,
- Ант-типов, - заплетающими языками отвечали они.
Капитан выдернул из-под рубашек шланги, вылил остатки содержимого в туалет и громко объявил:
- Призывники Ключерев и Антипов, обоим по прибытии в часть, пять нарядов вне очереди, а сейчас убрать коридор! – и он вручил им по тряпке. - Вам ясно?
- Так точно! - пролепетали они заплетающими языками и принялись убираться.
- Отныне и до конца следования мною назначается старший по вагону. Им будет… - он прошелся по вагону, выбирая глазами жертву, пока взгляд его не уперся в атлетическую фигуру Тагира. - Фамилия призывник?
- Галиев, товарищ капитан! – отчеканил Тимур.
- Им будет призывник Галиев! – докончил фразу капитан. – Вольно!
Мы расселись по местам.
- Да, влетели парни к началу службы… - вздохнул Андрей.
- Будут знать, что армия - это не поход в местный пивбар. Дисциплина! - резюмировал Николай.
 
***
Утром третьего дня нас встречала Украина. В Харькове нас ждала пересадка на следующий поезд. Капитан разрешил нам сделать привал в привокзальном сквере. Рядом с которым, в зелени листвы возвышался величественный православный собор. Я не сводил с него взгляд. Рядом со мной сел капитан Николаев
- Интересуешься историей товарищ призывник?
- Так точно, товарищ капитан! – ответил я браво, как учили. - Я ведь историк по специальности, - почему-то соврал я. - Древнерусская культура и архитектура - мой конек. Мне бы хоть на минутку в храм, товарищ капитан?
- Нельзя, товарищ призывник! – оборвал меня капитан. И объяснил помягче:
– С идеологической точки зрения будущий солдат Союза Советских Социалистических Республик, комсомолец, не может допустить себе заблуждения быть верующим.
- Я не комсомолец, - возразил я.
- Все равно нельзя. – Капитан был непоколебим. – Отсюда любуйся шедевром русской архитектуры.
 
Из Харькова мы пересели на одних из местных поездов и через несколько часов предстали перед воротами КПП нашего будущего места службы. Часть была за высоким забором красного кирпича, за которым в зелени фруктовых деревьев яблонь, слив, и груш виднелись казармы. Нас вывели на плац, где на высокой трибуне стояло командование части.
Командир части в стиле речей пленумов и съездов ЦК КПСС донес до нас информацию о почетном долге каждого гражданина СССР по защите Родины, пожелал нам благородно и честно отнестись к воинскому долгу и как можно скорее овладеть воинской специальностью.
Под бравый марш, исполненный воинским оркестром части, мы нечетко прошли перед командованием к месту нашей тогдашней дислокации - воинским казармам.
Я попал вместе с Андреем в первую эскадрилью.
Старший сержант построил нас посредине казармы:
- Так, слушать сюда! – обратился к нам совсем не ласково. - Теперь будем исполнять приказы и отныне и на два года вашими любимыми словами будут слова «Есть!» и «Так точно!». Всем всё ясно?»
- Так точно, товарищ сержант! – покорно ответили мы.
- Эскадрилья строиться! - скомандовал он и добавил: - Сейчас пойдем в баню, затем получим форму и будем подшиваться.
Строем мы шли в сторону бани. В предбаннике расставались с гражданской одеждой, вместо нее получая мыло и мочалку. У выхода нас ждал солдат-каптёр, который выдавал каждому помывшемуся обмундирование и амуницию. Я легко влез в гимнастёрку и брюки. Труднее всего оказалось совладать с заменителями носок – портянками. Сержант демонстрировал нам мастер-класс по наматыванию портянок - сняв сапог, намотал какой-то самокруткой на ногу злополучный кусок ткани в считанные секунды. Затем приказал добиться таких же результатов нам. Я с трудом овладел этой наукой, и, дополнив свой гардероб ремнём и пилоткой, вышел вместе со всеми на построение во двор.
- Эскадрилья строиться! - скомандовал сержант. – Нале-во!
И строем – опять строем - мы двинулись в направление столовой, отстроенной в стиле отжившей сталинской эпохи. В вестибюле, между двумя лестницами, висел портрет Вождя мирового пролетариата – Ульянова-Ленина. Он был в неизменной пролетарской кепке, с красным бантом у нагрудного кармана, в высоко поднятой руке –газета «Искра». Хоть один знакомый человек…
Мы расселись по местам.
- Приступить к приему пищи! - скомандовал сержант.
И мы приступили.
Посредине стола возвышалась кастрюля с оранжево-бурой субстанцией - комбижиром – который в глубине двухсантиметрового пространства скрывал перловую кашу. Справа горкой в миске лежали куски чёрного хлеба, в одной из кружек было насыпано положенное количество кусков сахара, завершал натюрморт зеленой эмалированный чайник.
- Отныне и на два года - это наша с тобою привычная еда, - сказал Андрей. - Ни куриц тебе, ни тортов, так-то Жорж!
Я прочитал про себя «Отче наш» и приступил к дегустации солдатской еды. Дома я не особо уважал перловку, поэтому с трудом затолкал в себя несколько ложек варева. Десерт состоял из компота и горбушки хлеба.
- Закончить прием пищи! – скомандовал сержант.
И мы закончили.
Строем пошли к казарме.
В школе мне с трудом на уроках НВП давалась строевая подготовка. Почему-то я всегда начинал движение с правой ноги. И вот аукнулось - я постоянно наступал на пятки рослому солдату и сбивал строй.
Сержант остановил движение и приказал мне выйти из строя.
- Если не научишься ходить в строю, будешь заниматься на плацу строевой до тех пор, пока ноги в кровь не собьешь! – пообещал сержант. - Все ясно?
- Так точно! - гаркнул я.
- Встать в строй! Эскадрилья шагом арш! Левой! Левой! - командовал наш сержант.
Я про себя начал читать все молитвы, которые знал. «Отче Наш», «Верую», «Да воскреснет Бог». Чудо Божие свершилось, и тотчас же пошел я с левой ноги, как положено.
- Песню запе-вай! - скомандовал сержант.
Ответом ему было молчание.
- Не знаете солдатских песен? – грозно ощетинился он.
Чей-то высокий голос запел куплет тогдашнего советского шлягера: «У солдата, выходной…», которым потчевал телезрителей в каждой программе «Утренней почты» наш советский Том Джонс - Лев Лещенко. Все мы, зная слова песни, загорланили уже не так музыкально, но зато громко. Сержант остался доволен.
Наслушавшись всласть, он построил нас перед казармой и объявил новый приказ - получить в каптерке все опознавательные знаки нашего рода войск авиации: погоны, шевроны, птички, звездочки, и подшить согласно схеме.
Казарма наша представляла собой памятник хрущевской архитектуры. Внутренний интерьер её составлял сходные административно- хозяйственные конструкции. Прихожая с рядом комнат и тумбочкой дневального по роте, комната сержантов, каптерки, Ленинской комнаты, караулки, далее собственно открывался через двойную дверь вид в саму солдатскую казарму с рядами двухспальных кроватей, тумбочек у окон и табуретов возле коек. Посредине стоял телевизор «Горизонт», по которому полагался обязательный перед отбоем просмотр программы «Время». Это входило в политподготовку. Над телевизором висели портреты генерального секретаря ЦК КПСС – Брежнева и маршала Устинова. В этом милом интерьере мы и приступили к швейному делу. Я начал обустройство формы с подшивания уголков воротничков. Потом проколол дырки - установил в них «птички» - эмблемы авиации. Самым трудным был процесс подгонки и подшивания погон. После нескольких неудачных попыток я все-таки, справился с этой задачей и передал иголку с ниткой Андрею.
- Я никогда раньше не шил, - признался он.
Я помог своему новому другу. Мы передали иголки с нитками другим солдатам, и во всей авиационной красе предстали пред светлые очи нашего сержанта, зорко наблюдавшего за швейными страданиями призывников.
- Уже подшились, Буров? – удивился он.
- Так точно, товарищ сержант!
- Молодец! - похвалил он.
И я испытал радость, как бывало в детском саду, когда воспитательница похвалит.
Когда все бойцы подшили свои формы, сержант вновь скомандовал построение. Двум бойцам он отдал приказ перешить криво подшитые погоны и шевроны.
Остальными остался доволен. Затем он объявил хозяйственные работы. В течение часа мы убирали мусор, и копали траншею под водопроводную трубу. Затем был ужин все той же солдатской кашей
Далее - по распорядку - сержант вывел нас на плац для занятия строевой подготовкой. В течение часа мы отрабатывали строевой шаг. Сержант преподал нам урок, вытянув носок ноги и, с пол - минуты, задержал поднятую ногу затем также другую ногу. Далее мы последовали его примеру, не у всех получалось, держать равновесие, но после упорных тренировок нам это удалось. После чего приступили к отработке поворота в движении налево и направо. После долгих и напряженных упражнений у нас все получилось. Сержант остался доволен и даровал нам свободное время.
Кто-то тотчас же, достав ручку и бумагу, вдохновенно приступал к написанию первого солдатского письма на родину; кто-то устремился в курилку; кто-то просто отдыхал. Мы же с Андреем принялись обсуждать впечатления первого дня службы.
- Сержант - зверюга! – произнес вполголоса Андрей. - «Овидия» конфисковал в фонд библиотеки части.
- Суббота сегодня. Наверное, маманя пирожки печет, - вспомнил я.
- Два года не видать теперь тебе маминых пирожков, - успокоил высокий коренастый солдат, услышав наш разговор. – Валера, - представился он. - Из местных я, из хохлов, с Волыни.
Мы пожали руки.
- Жестокий тип, - предупредил нас насчет сержанта Валера.
В девять вечера сержант объявил просмотр программы «Время». Мы расставляли свои табуреты вокруг телевизора, в котором диктор вдохновенно вещал про Пленум ЦК КПСС, про успехи и свершения пятилетки, про события в Гондурасе, и Бог знает еще про что, потому что, всего этого я не слушал, а с грустью вспоминал - о доме...
После просмотра состоялась вечерняя поверка, где каждый, откликался на свою фамилию обязательным «Я!».
Вскоре на вечернюю поверку забрел командир нашей эскадрильи и, оглядев призывников, задал вопрос:
- Товарищи бойцы, есть ли среди вас художники, оформители и просто люди, которые красиво пишут плакатным пиром?
Мы переглянулись с Андреем, и одновременно выкрикнули:
- Я!
- Надо помочь с оформлением учебных классов, Ленинских комнат и гарнизонного клуба, - сказал командир. - Справитесь?
- Так точно, товарищ капитан! – гаркнули мы.
Вмести с нами в штат оформителей был зачислен паренек в очках из другой эскадрильи.
- Что ж, будем трудиться над украшением нашей части, - приветливо сказал капитан.
- Так точно! – опять рявкнули мы, отчего он поморщился.
- Завтра после обеда и приступите, - сказал он и добавил, обращаясь к сержанту:
- Проследите, чтобы этих бойцов ни в наряды, ни на хозяйственные работы никуда не ставили.
- Так точно, товарищ капитан! – ответил сержант и прозвучала команда «Отбой!».
Сержант зажег спичку, затем потушил, и сказал негромко:
- Спичка горит ровно 45 секунд. За это время все вы должны успеть сбросить форму и лечь в койки. За это же время - по команде «Подъём» - вы должны успеть одеться и встать в строй. Всем всё ясно?
- Так точно! - гаркнули мы.
- Отбой! - скомандовал сержант с зажженной спичкой в руке.
Мы все кинулись раздеваться и попрыгали в постели. Спичка догорела, мы с Андреем уже лежали под одеялами.
- Эскадрилья, подъём! – скомандовал сержант.
Все повскакивали и принялись, как полоумные, одеваться. Мы с Андреем успели. Кто-то запутался в портянках. Особенно долго возился один полный солдат.
Сержант вплотную подошел к нему:
- Как фамилия, боец?
- Костенко! - звонко выкрикнул толстяк.
- Так, Костенко, если не будешь успевать по тревоге собираться, то из-за тебя будет страдать вся эскадрилья. Ясно, рядовой? - спросил сержант.
- Так точно! - выкрикнул Костенко.
Сержант вновь зажег свою спичку… Костенко вновь не успел…
- Будем летать до полуночи или до подъёма? – спросил сержант и зажег спичку.
После двух десятков раз наших тренировок кто-то сбоку пообещал Костенко сделать тёмную после отбоя, если он не уложится в срок. Через час недовольных нерасторопностью Костенко, становилось все больше и больше. Тогда я начал молиться, и вскоре свершилось чудо - Костенко успел.
Сержант по-настоящему объявил желанный «отбой». В казарме воцарилась тишина. Засыпая, я, со слезами на глазах, вновь вспомнил о свободной гражданской жизни без отбоев и подъёмов… Пока меня не сморил сон. Который, казалось, не успев начаться, был спугнут командой «Подъем!». И все началось сначала. Проверка. Зарядка. Кросс.
В строю, мы бежали до складов ГСМ - это почти километр. Затем обратно до спортивной площадки. Затем подтягивались на турнике. Я подтянулся шесть раз. Андрей восемь. Сержант громко всем объявил: что для сдачи норматива по ФИЗО каждому предстоит подтянуться двенадцать раз. Тучный Костенко повис на турнике боксерской грушей ни в силах подтянуть своё грузное тело даже один раз. Сержант приказал Костенко тренироваться до седьмого пота.
- Так точно! - согласился Костенко.
После завтрака народ распределяли в караулы, наряды, на хозработы. Нас – художников -
отправили в штаб под командование капитана Николаева.
- Рядовые Буров, Гладков, и Ищенко прибыли! – отрапортовали мы капитану Николаеву.
- Ну, что ж, бойцы, пойдемте трудиться, - пригласил он нас в соседний кабинет, где уже во всю кипела художественная работа. Двое молодых лейтенантов, и один рядовой трудились над огромными стендами. - Вам пополнение принимайте и работайте!
Лейтенант вручил нам по плакатному перу и на старом плакате попросил нас продемонстрировать свое искусство владения стилосом. Мы старались. Андрей на последней строке продемонстрировал искусство владения готическим шрифтом. Лейтенанты одобрительно закивали головами: «Профессионал!». Меня господа офицеры тоже похвалили, а вот в руках у рядового Ищенко перо просто летало по бумаге, молниеносно выводя каллиграфический текст.
- Если ли среди вас художники? - спросил высокий лейтенант.
- Третий курс киевского художественного училища, товарищ лейтенант, - сказал Ищенко и тут же получил задание.
- Надо изобразить кабину самолета и основные приборы. Справишься, боец?
- Так точно, товарищ лейтенант! - ответил художник. И приступил к рисованию.
- Повезло нам с талантами, - сказали лейтенанты и загрузили нас работой.
Мы несколько часов кропотливо и старательно работали над оформлением стендов. Работа Сергея Ищенко вызвала восхищение у офицеров. Высокий голубоглазый лейтенант аж присвистнул:
- Просто Репин какой-то!
К пяти Андрей первым закончил свой стенд, а я не успел дописать треть.
- Шабаш на сегодня. Идем в курилку, - подвели итог офицеры.
Мы застегнулись на все пуговицы и строем пошли в казарму. Эскадрилья наша чистила картошку в столовой. Эта радость, в виде помощи соплеменникам, нам досталась после ужина – чистка нескольких баков картошки до отбоя.
- Навались! - скомандовал сержант. И мы на предельной картофельной скорости приступили к чистке. И к знакомству.
Наш полный сосед был трактористом с Полтавы.
- А меня из художники забрили, - признался Ищенко. – Точнее сам а армию попросился – творческий кризис знаете ли.
Мы с Андреем изумились, человек сам попросился в армию!
На вечерней поверке сержант от имени командира эскадрильи объявил, нам всем троим благодарность за творческий труд.
- Служим Советскому Союзу! - обрадовались мы.
На вечернем отбое наш тучный сосед опять задержал эскадрилью. Сержант вновь не очень вежливо его отчитывал:
- Из-за тебя все будут страдать, пока ты не научишься быстро одевать свой зад, ясно?!
-Так точно, товарищ сержант! - глотая слезы, ответил боец.
В темноте казармы я шепотом пообещал соседу, что помолюсь за него.
- Ты верующий? - спросил меня Василий.
- Да, я помолюсь, и все будет хорошо.
Андрей, услышав наш шепот, изумился:
- Ну, ты парень даёшь молодец! Уважаю людей с принципами. Может, помолишься, чтобы Светка меня из армии дождалась?
Я пообещал.
 
***
Близился день принятия присяги. Накануне мы получили в каптёрке парадную форму одежды, а утром, на построение полка, мы красивые, в новой форме, под знаменем части и с оружием в руках, давали клятву защищать и служить своей Родине. Командир части поздравил нас с этим знаменательным событием и пожелал нам успешной воинской службы. Но главным в этот день было то, что нам даровали «День лафы» – выходной. Ко многим из солдат в тот день приехали родные и близкие. Им было объявлено увольнение. Нам с Андреем по объявленной командиром благодарности также улыбнулся глоток свободы – первое увольнение в город.
- Вот она – свобода! - радостно воскликнул Андрей.
- Правда, лишь на несколько часов, - грустно заметил я.
- Жорж! Да не хандри! Пошли веселиться в парк, в кино! Да и просто посмотреть на гражданских людей!
Был прекрасный летний день. Аллея вязов у КПП шелестела листьями от запутавшегося в них летнего ветерка. Асфальт уже начинал плавиться от полуденного зноя. Солнце стояло в зените. Мы шли по улице к центру, осматривая город. Рядом с центральной улицей располагался парк аттракционов. В нем мы сделали привал и, купив по мороженому, присели на скамье.
- Куда рванем, Жорж? - спросил Андрей.
- Да на свободе везде хорошо! - ответил я.
И мы двинулись в направлении кинотеатра «Украина». На афише значилось «Сталкер».
- Как мы относимся к философскому кино высокой пробы? - иронично спросил Андрей.
- Восхитительно! – сказал я. - Всегда ищу пищу для ума и души. И Тарковский для этого идеален.
В кассах лишь две симпатичные девушки решали проблему брать или не брать им билеты на этот фильм. Девушки были яркие, в модной фирменной джинсе. За нами встал пузатый мужичок с бутылкой пива, решивший скоротать время в кинематографе. Нам продали билеты на ближайший сеанс, до которого оставалось ещё довольно много времени. Мы заказали по мороженому. По соседству с нами расположились все те же девушки из кассы. Они взяли по молочному коктейлю и постреливали глазками в нашу сторону.
- Может, подойдем Жорж, познакомимся, пообщаемся с прекрасной половиной человечества? – предложил Андрей.
- Вряд ли эта добрая идея, - промычал я. - Согласно моему дедуктивному методу, мистер Ватсон, я прихожу к умозаключению, что, принимая во внимание внешний вид этих особ, они достаточно легкомысленны…
- Позвольте с вами не согласиться, дорогой Холмс, - в тон мне продолжил Андрей, - визуальные впечатления зачастую обманчивы. А знаешь, что Жорж, давай пари, если все- таки за этой легкомысленной формой, все же кроется глубокое содержание, - то ты проспорил, и с тебя мороженое и коктейли на всех!
- Коварный изменник! А как же твоя ангел Света в Казани? – спросил я.
- Это всего лишь пари, Жорж, и ничего более, - отвечал Андрей. - Будем смотреть на это как на психологический тест. – И Андрей подошёл к девушкам бравым гусаром. Предложил угостить их мороженым, а затем, извинившись за вторжение, засыпал их вопросами: кто такой Тарковский, что такое «сталкер» и каково их отношение к элитарному искусству сюрреализма?
- А то мой приятель утверждает, что вы, милые дамы, не имеете ни малейшего представления о высоком искусстве сюрреализма и творчества великого маэстро, что вы попали сюда случайно, дабы убить время? – заложил меня с потрохами верный друг.
Яркая брюнетка пригласила его сесть за столик, и, восхитительно улыбнувшись, обратилась к подруге:
- Надо же, Леночка, в современной армии служат эстеты! Зовите вашего друга, я развею его сомнения, насчет моего отношения к сюрреализму вообще и к творчеству Тарковского в частности.
Я несмело подошел к столику и представился:
- Юрий, Георгий, он же Жорж.
- Лена, Надя, - представились и красавицы.
- Андрей, - поклонился Андрей. - Наш Жорж - натура возвышенная, утонченная, и духовная. Тонко чувствующая и созерцающая всё прекрасное, что есть в этом мире...
- Что ж, Жорж, - улыбнулась Надя, - похоже, что пари вашему другу вы уже проиграли.
- Отчего же? – картинно изумился я.
- От того, - она сделала паузу, - что я студентка ВГИКа, и даже была на одной из лекций Тарковского!
Андрей аж, присвистнул.
- Это совершенная правда, насчет ВГИКа, - ответила, снимая наушники, светловолосая Лена. И рассказала нам о любви подруги к большому кинематографу. Добавила, что родом они из Киева, а здесь проводят остатки каникул у бабушек и дедушек.
Киевская киностудия стала в старших классах Надиным родным домом, куда её взяли весьма охотно после нескольких любительских короткометражек. После отличного окончания школы с золотой медалью, продемонстрировав свой талант режиссерам, она была принята на студию дочерью полка и даже поработала не ней успешно некоторое время. Зарекомендовав себя человеком с потенциалом, она сама поступила в ВГИК и уже отучилась первый курс. Мы с Андреем, словно прибитые, сидели на стульях, пораженные, что в уездном украинском городишке мы встретились с будущим режиссером, и красавицей.
Теперь уже Надя «забрала микрофон» и представляла свою подругу: та была тоже не лыком шита - студентка Киевского государственного университета кафедры изящной словесности. Я был покорен и признался Елене, что сам собираюсь поступать после армии в университет на филфак.
- Жорж, пари проиграно! – провозгласил Андрей. - Вперед за мороженным и коктейлями!
Скоро подошло время сеанса. Мы вместе проследовали в кинотеатр. На посту контроля билетов молодая розовощекая и полная хохлушка разрешила:
- А садитесь, где хотите! Всё равно зал пустым будет. Это вам не боевик с Бельмондо, Делоном или Депардье. Такое мало кто смотрит.
- Мы будем смотреть с восхищением! – пообещал Андрей.
Мы расположились в самом центре зала. Рядом со мной села Надя, которая поведала мне интересные подробности о съёмках, фильма, который нам предстояло просмотреть. Эти факты она узнала во ВГИКе.
Андрей с Леной о чем-то, весело болтали. Андрей снял наушники с Лены и восхищенно замотал головой, нацепив их на себя. Затем протянул мне. Из них доносились хиты группы «Криденс». Братья Фогерти, не жалея глоток, исполняли свои лучшие вещи.
- Спасибо, вы - наши люди! – сказал я.
- Тебе тоже нравится рок-музыка? – спросила Надя.
- Да мне очень многое нравится в жизни, многое восхищает, многое заставляет остановиться и задуматься. И для меня Тарковский гораздо больше, чем просто удачно разгаданная и хорошо зашифрованная шарада. Для меня - это послание человечеству.
- Ты удивительный человек, Жорж! – сказала она, глядя прямо мне в глаза.
Свет погас и, по славной советской традиции, сеанс предвосхитили несколько короткометражек об успехах построения социализма в СССР. Один фильм был о нефтяниках, второй - о хлеборобах. Третий - о Киеве. Перед нами проплывали пейзажи Крещатика, Киево-Печерской Лавры…
- Да это Надькина работа! – громко, на весь зал, крикнула Лена.
Я обалдел и шепнул на ушко Наде:
- Я в восхищении от вашего творчества!
Когда мы выходили из кинотеатра, уже вечерело. Андрей хвалил Надино кино. Я вторил. Затем мы плавно переключились на Тарковского.
Надя вдруг сжала мне руку и шепнула на ухо:
- А знаешь, Жорж, давай оставим Лену с Андреем, и погуляем.
Я охотно согласился.
Мы шли с ней по городу, и я только успевал отдавать по сторонам честь, проходившим мимо офицерам. Мы шли по тенистой аллее старых вязов. Ветерок играл листвой, создавая мистический шепот. Мы остановились, и Надя, взяв меня за руку, пристально посмотрела мне в глаза:
- Да кто ты такой, Жорж?
- Я простой парень с Волги, из славного града Казань, который ищет свой жизненный путь. Я немного философ, немного литератор, немного хиппи. Вне всякого сомнения, православный, а теперь вот полностью солдат, - отвечал я.
- Да, вы уникальны, Жорж, в своих убеждениях, - улыбнулась она.
- Всем я любопытен и оригинален, как экспонат кунсткамеры, - пошутил я. - Всем хотелось бы знать, что в моих мыслях и в моей душе. Теперь вы, наверное, счастливы разгадав меня полностью. И после раскрытия моего внутреннего и сокровенного, я уже не представляю для вас никакого интереса.
- Ошибка, Жорж, - она вновь взяла меня за руку. - Можно я буду приходить к тебе в часть, - вдруг спросила она. – Мы будем общаться?
- Я буду очень рад нашему общению, - обрадовался я. – Но вряд ли я вам буду интересен. Похоже, что мы из разных социальных слоев. Наверное, у тебя высокопоставленные родители, обеспеченная жизнь и прекрасные жизненные перспективы. Для чего тебе нужен отшельник – Диоген, исповедующий православие?
В её глазах показались слезы.
- Я тебе не нравлюсь? Я не отвечаю твоим высочайшим духовным запросам?
- Да что ты! – испугался я, никак не ожидая женских слез. - Ты замечательная и очень талантливая девушка. Ты мне очень интересна, и я хочу с тобой общаться. Только ради, Бога, пожалуйста, не плачь.
- А у тебя есть девушка на гражданке? - спросила она.
Я сказал, что нет.
- Тогда, - она вытерла слезы и улыбнулась, - это все меняет. Я рада!
Она вдруг ужалила меня поцелуем в щеку и выкрикнула:
- Я буду приходить к тебе, Жорж! – и быстро пошла прочь.
«Поиграет со мной, как с куклой и бросит с разбитым сердцем», - думал я по пути в казарму.
В казарме я доложил сержанту о своем прибытии и отправился в каптерку сдавать парадную форму одежды. Вскоре показался Андрей:
- Знаешь, Жорж, ты был прав насчет этих красоток. За образованным умом нет души и сердца.
- А что произошло? – удивился я.
- Буров, Гладков! - подозвал нас сержант. - Есть дело, точнее просьба. Пройдемте со мной в каптерку.
Уже в каптерке он признался, что ему надо оформить дембельский альбом. Справитесь?
- Так точно, товарищ сержант! – гаркнули мы.
Его дембельский альбом был массивным в коричневом переплете с золотыми буквами ДМБ 82-84.
- Старайтесь ребята! – ласково приказал он. - За это вам будут некоторые послабления по службе. И некоторые премиальные!
- Сделаем все в лучшем виде на зависть всем! – поклялись мы. - Ваш альбом станет шедевром дембельского искусства! – добавил подоспевший художник Ищенко.
До отбоя мы трудились над сержантским альбом. Уже после отбоя Андрей рассказал шепотом про Лену.
- Да привела она меня на танцы, а там оказывается пол танцплощадки парней и ее знакомых. Стали задирать меня, чуть до драки не дошло. А она надо мной посмеялась и ушла с другим. Военный патруль спас - зашел на танцплощадку парк, а то бы мне там не поздоровилось. В общем, прав ты был, оценивая этих девиц.
 
***
…Мы с Андреем все-таки угодили на очередной наряд. Это был не самый приятный, но забавный наряд в подсобном хозяйство части. Или, как называли его в народе, в свинарище. В каптерке мы получили старое х/б. Сержант передал нас под командование начальника свинарища прапорщика Перельмана – круглого толстяка в постоянно сползающей набок фуражке. Мы были тяговой силой для приведения в движение БМП (боевая машина Перельман). Это была огромная металлическая бочка с открывающимся верхом. Она стояла на тяжеленной раме неопознанного военного автомобиля. В эту БМП грузились остатки еды с солдатской столовой, и солдаты выполняли тяжелоатлетические упражнения по толканию БМП до свинарища. Обливаясь потом, мы, подобно суворовским солдатам, тянувшим через Альпы орудия, медленно двигались к свинарнику. Наконец поставленная перед нами задача была выполнена - БМП стоял у ворот свинарника. Из него выскочил солдат и открыл ворота.
- А ну, навались, ребятки! - скомандовал прапорщик. - Последние метры остались.
Мы навалились и БМП въехал на территорию свинарника.
- Перекур, ребятки! - скомандовал старшина.
- Проходите хлопчики, - встретила нас тутошняя тетя Настя. - Передохните немного. Сейчас свинок кормить будем. Они уже, наверное, проголодались.
Ведрами мы вычерпывали еду из БМП и разносили по свинским загонам, выливали в корыта.
Тетя Настя заходила в загоны к свиньям и крестила их еду.
- Здравствуй, Маня! - приветствовала она огромную свинку, и, выхватив у меня ведро, вылила содержимое в кормушку своей любимице.
- А это Федька! – знакомила она меня с огромным боровом в соседнем загоне.
Мы накормили Федьку и других членов свиного сообщества.
Федька, увидев открытыми двери своего загона, вдруг рванул вперед, сбив с ног стоявшего в проходе Андрея. Все мы устремились ловить беглого. Но Федька носился по двору на повышенных свинячьих скоростях, чувствуя свободу. Николаич все норовил поймать его за хвост, от чего зверь стал показывать зубы.
На наши крики выбежала тетя Настя, и, поговорив по душам с Федором, убедила его вернуться домой.
- А сейчас хлопчики убирать за скотиной будем, - сказала она. Мы вооружились лопатами, швабрами и щетками и принялись полировать свинарник.
- А сейчас, ребятки, чай пить будем, - сказала тетя Настя, когда мы закончили. - Давайте умывайтесь.
В светелке тети Насти было все просто и опрятно. Посредине стоял массивный квадратный стол, укрытый домотканой скатертью. На окнах чистые белые занавески, маленький холодильник в углу и несколько длинных лавок. В красном углу стоял небольшой старинный образ Пресвятой Богородицы.
- Помогает мне Царица Небесная в уходе за скотинкой, - ответила на мой взгляд тетя Настя.
Мы пили чай из больших синих кружек, с баранками и сахаром вприкуску. После чая ребята вышли на перекур. Тетя Настя остановила меня и сказала:
- Ну, пусть другие курят, а мы с тобой поговорим. Ты я вижу человек верующий? - Она прикрыла двери и достала из шкафа молитвослов.
Мы помолились с ней Иоанну – воину, покровителю всех воинов.
- Это тебе моё благословение на добрую службу, - протянула она мне маленькую ладанку, - пусть тебя охраняет Бог.
В казарме я зашил эту ладанку в другой шеврон формы.
После ужина ко мне подошёл наш сержант и, многообещающе улыбнувшись, сказал:
- Буров! Там к тебе девушка на КПП. Свободен, до отбоя.
Я мигом застегнулся и полетел к проходной. На КПП меня ждала Надя. Она была в светло-голубом платье, прекрасно подчёркивающим фигуру.
- Я ведь сказала, что приду Жорж, - улыбнулась она и поцеловала меня в щеку.
- И пришла, осчастливив своим появлением бедного солдата, скрасив его утлый и безрадостный, полный тягот и лишений быт, - добавил я.
- Вы такой галантный и учтивый кавалер. Самый лучший, на свете, - выдохнула она и поцеловала меня в другую щеку.
- Ну, вы преувеличиваете, сударыня, насчет моих манер, - зарделся от поцелуев я. - Как же ваши однокурсники из ВГИКа? Они, наверное, все замечательные выдающиеся и неординарные, - продолжил я, начатую нами манеру общаться высокопарным слогом.
- Да мажоры они все! – отмахнулась Надя.
… Мы сидели на лавке в тени старых вязов возле КПП.
- Так на чем мы остановились, - спросил я, сжимая её руку.
Она посмотрела на меня так глубоко, что я вдруг увидел её настоящую, без макияжа, состоящую из одной души...
- Ты будешь моей Наташей Ростовой? – понёс я какую-то ахинею, навеянную моей чрезмерной начитанностью.
- А ты будешь моим Дон Кихотом? – засмеялась она.
- И в честь дамы моего сердца буду сочинять стихи и петь серенады под окном, - продолжил я в прежнем духе.
- А ведь ты, наверняка, сочиняешь стихи? - прищурилась она. - Жорж, жду стихи в свою честь к воскресенью! - Потребовала моя «дама сердца».
- К воскресенью? – дата меня озадачила.
- Да. В воскресенье у тебя увольнение и свидание со мной, - загадочно улыбнулась Надя.
- Откуда такая уверенность в увольнении? - удивился я.
- Потому что я так решила! - она поцеловала меня. - Итак, до воскресенья Жорж! – и только я ее и видел.
Я шагнул за вертушку КПП. По пути отдал честь дежурному офицеру.
- Молодец парень! – сказал он мне. – С ТАКОЙ девушкой встречаешься!
- С какой? – не понял я.
- С племянницей заместителя командира части! – вознес он палец к небу.
В казарме я появился с сияющим лицом, с которым до отбоя, трудился над альбомом сержанта. Работа шла уже к завершению. И вскоре мы с Андреем представили на суд сержанта наше детище - дембельский шедевр.
Сержант был в восхищении от нашей работы:
- Блеск! Молодцы ребята! После отбоя я вас отблагодарю! - радостно пообещал он.
После отбоя он вызвал нас всех троих: меня, Андрея и Сергея в каптерку, где уже дожидались нас бутерброды с колбасой и салом, консервы, коробка конфет и даже пирожные из солдатского магазина.
После солдатской еды угощения сержанта были поистине царскими, и мы не заставили себя долго упрашивать.
А наутро нас вызвал сержант:
- Вас лично, за проделанную работу хочет отблагодарить командир части в клубе. Поэтому получить парадную форму одежды и ждать распоряжений!
Мы получили в каптерке нашу парадную форму и переоделись.
Командир полка принял нас в уютном кабинете клуба.
- За прекрасную выполненную работу оформлении клуба, нестандартный и творческий подход рядовому Ищенко объявляется отпуск, а рядовым Гладкову и Бурову очередное увольнение! – хорошо поставленным командным голосом отчеканил он.
- Служим Советскому Союзу! – рявкнули мы. И радостные вернулись в казарму.
А в воскресенье, как и обещала Надя, у меня было увольнение.
- Рада видеть тебя, Жорж! – чмокнула она меня за воротами КПП.
- Обоюдно и безусловно, радость моя безгранична, - опять принялся за старое я. Высокопарщина так из меня и пёрла при виде этой девушки.
- Тогда поторопимся, с тобой хочет познакомиться моя бабушка и уже стынут её пирожки, - засмеялась она.
Дом, где жила бабушка был старинной сталинской постройки с помпезными серпами и молотами на колоннах.
Двери открыла пожилая статная дама с аккуратной прической.
- Знакомьтесь, Жорж! Моя бабуля Антонина Александровна, - сказала Надя.
Бабуля грациозно кивнула мне головой и приветливо улыбнулась.
- Рад знакомству, очень приятно, - склонился в полупоклоне и я и прошествовал в квартиру.
Коридор сталинки был драпирован старинными гобеленами, На полу - ореховый паркет. Справа были открыты массивные резные дубовые двери, ведущие в зал со множеством антикварных вещей: старинными полотнами в золотых багетах, изящной мебелью ручной работы… В великолепном дубовом буфете вместе со старинным фарфором и хрусталем было множество антикварных безделушек: китайских болванчиков, маленьких шкатулок и даже веер, который, по всей вероятности, знавал еще руки великосветских дам прошлой эпохи… Массивный дубовой стол посредине был уже сервирован на три персоны. Камин, выложенный старинными изразцами, каминные часы с амурами по бокам и перламутровым циферблатом, совершенно доисторический диван, обитый кожей... На полу персидский ковер. Я словно попал в музей.
Налево была кухня – она меня немного успокоила, так как была типично советской.
- Ну, как тебе у нас? - с улыбкой спросила Надя.
- Резиденция королей… - промямлил я.
Стол накрыли. У каждого прибора - нож и вилка. Я уставился на тарелку, расписанную пастушескими идиллиями.
Оторвала меня от этого увлекательного занятия Антонина Александровна, которая начала читать перед трапезой «Отче Наш».
- А вы, значит, здесь служите? - спросила Антонина Александровна.
- Так точно! – отвечал я по всей форме.
- А вы, что закончили? – поинтересовалась она.
Я, краснея, пригвоздил её своим признанием:
– СПТУ.
Её глаза даже округлились от удивления:
- Юрий, а вы откуда родом?
- Из Казани, с Волги, - ответил я.
- А… Там у вас, говорят, университет славных традиций? - спросила она.
Я подтвердил:
- Первым ректором был знаменитый Лобачевский. Вождь мирового пролетариата Ленин учился в нем и сходки устраивал, да и много чего великого происходило в его стенах.
- А знаешь, Надя, он замечательный собеседник и очень милый, - заключила бабушка. Надя принялась убирать со стола, а бабушка мне призналась, что поет в церковном хоре.
- Вечером у нас служба, и я, с вашего позволения, немного отдохну перед ней, - сказала   Антонина Александровна.
Вскоре мы остались одни с Надей и продолжил с интересом рассматривать все, что меня окружало.
- Мой дедушка был профессором и известным антикваром, - проследив за моим взглядом, сказала Надя.
- Все с вами ясно, сударыня! Я не ошибся в том, что мы с вами из разных социальных слоев. А кто ваши родители? - полюбопытствовал я.
- А хочешь, мое кино посмотрим? – сменила она тему.
С радостью помог я достать ей сверху проектор и пленку. Затем Надя вставила пленку в проектор, растянула на стене экран и задернула плотные шторы. Проектор зашелестел и на экране появилось название картины - «Городская симфония». Поплыли пейзажи Киева, Крещатик, университет, музеи, театры… Голос диктора за кадром вещал о застывшей музыке в камне украинской столицы…
- Как тебе моя работа? – спросила режиссер.
- Я в восхищении, тем более, что все это было снято тобой на обычную камеру, - похвалил я.
- Ну, не совсем она обычная, а полупрофессиональная, японская. Папин подарок, - засмущалась она.
- У меня есть нечто для вас, сударыня! – я достал из кармана кителя аккуратно сложенный листок и вручил ей.
Она развернула. Прочитала. И произнесла шепотом:
- Спасибо очень красиво. По стилю - ранняя Ахматова. Да ты у меня талантлив,- нежно сказала она и вновь ее губы ненадолго припечатались к моей счастливой щеке. Я уже стал привыкать…
 
***
 
Но заканчивалось наше пребывание в учебной воинской части. По распределению дальнейшего места службы мне выпал Ленинград. Мы с Андреем стояли на перроне, дул холодный ветер, загибая полы наших шинелей. Мы обнялись по-братски.
- Дружище, пиши не забывай, - сказал мне Андрей на прощание, когда я стоял на подножке вагона. Поезд тронулся, и я ему прокричал:
- Непременно, друг, напишу! До встречи в Казани!
Ленинград встречал меня первым снегом и легким морозцем. Я шёл по Невскому мосту и глаза разбегались от количества неоновых рекламных вывесок. Вскоре я уже стоял на набережной и созерцал величественную картину: темные воды Невы, вдали виднелся легендарный Дворцовый мост. Вдали на другом берегу блестели позолотой купола Петропавловского равелина. Вдали золотели купола Исаакия… Созерцания мои прервал военный патруль моряков. Я отдал честь офицеру и попросил указать мне маршрут следования до пересыльного пункта.
- Рядовой, вам до ближайшей станции метро и высадиться на Парковой, - лаконично ответил мне мичман.
Без пересадок доехал я до пункта назначения и вышел на какой-то городской окраине. Шёл мимо заводских цехов, теплотрасс, обшитых стекловатой, от которых шёл пар.
Вскоре показалось КПП, ворота с большими красными звездами на них. Глухой высокий забор, верх которого был в витой колючей проволоке.
- Откуда, боец? – спросил меня полный усатый прапорщик.
- С Украинской учебки, товарищ старшина!
- Ну, какое-то время у нас отдохнешь, - сказал он.
- Вещи сдай в каптерку и располагайся на свободном месте! – распорядился другой старшина в казарме.
На кровати в каптерке лежал узбек – каптер. Такого послабления воинской дисциплины я ещё не видел.
- Зёма, давай вещи в шкаф клади и располагайся, - по-свойски пригласил он.
Я оставил в свободном шкафу вещмешок и прошёл в саму казарму. Она была печального вида: обшарпанный пол, дореволюционные двухярусные кровати, ошарпанная побелка на стенах. Кругом царила полная анархия. Многие солдаты валялись на кроватях, кто-то читал книгу, в Ленинской комнате громко работал телевизор.
- Куда я попал? В солдатский рай?
- Располагайся где хочешь, здесь дедов нет, - был мне ответ от полноватого парня по имени Рома.
Я расположился на верхнем ярусе как раз над Ромой.
- Общага здесь солдатская для молодых, ждущих своего распределения в воинскую часть, - пояснил он мне.
- А почему здесь такое послабление воинской дисциплины? – поинтересовался я.
- Да кайфуй пока, старик, натерпишься ещё в воинской части от старослужащих, - предостерег он и побежал на очередной перекур в курилку.
Я же, устав с дороги, провалился в сон, благо, что здесь это не запрещалось.
Проснулся от того, что кто-то громко скомандовал: «Обед!» и вся казарма пришла в движение.
Я точно по тревоге соскочил с койки, но вспомнил, что тут анархия, и, не спеша стал собираться вместе со всеми к обеду. Сержант довел нас строем до столовой. Обед был превосходным уже потому, что в борще было мясо, и на второе была подана самая настоящая котлета!
После обеда я вновь продолжил действовать по команде «отбой» и проспал почти до шести вечера. Пробудившись, отправился в Ленинскую комнату, где громко работал телевизор и в очередном советском мюзикле блистал Миронов. С десяток солдат лениво взирали на экран. За последним столиком двое резались «в козла». Я примостился у окна.
«Замечательное место, - подумалось мне. - Вот бы здесь остаться».
Вскоре объявили ужин, который был также великолепен: картофель с жаренной рыбой. После ужина все расположились в Ленинской комнате, показывали очередную серию Шерлока Холмса и Доктора Ватсона – «Собаку Баскервилей».
«Я будто в санатории!» - пронеслось в моей голове.
Было уже почти одиннадцать, кто-то вполголоса сказал: «Всем спать!». Это вместо команды «Отбой!», и выключил телевизор.
Утром все повторилось по предыдущему сценарию, лишь с той разницей, что после завтрака старшина, чтобы мы сильно не жирели, определил нас на хозяйственные работы. Нам раздали грабли и лопаты, и мы оправились счищать остатки жухлой листвы с аллей.
Мы не спеша работали с частыми перекурами, и это даже было приятно. Легкий морозец, свежий воздух. От легких трудов мы все разрумянились, и вскоре вся территория была очищена.
Вечером было продолжение солдатского рая – посещение кинематографа. Вместо заунывных в нашей части фильмов из серии «Ленин в Октябре», давали настоящую французскую комедию с Пьером Ришаром «Игрушка».
На пятый день санаторно-курортной жизни мою фамилию выкрикнул старшина и огорчил: за мной прибыли из боевой воинской части.
 
***
Полк находился в нескольких десятков станций на электричке. Мы сошли на одной из станций и несколько километров шли через лес по дороге, пока не показался кирпичный забор из белого кирпича и КПП из стекла и бетона.
И вот я у двери каптерки.
- Привет, молодняк, переодевайся в х/б, - поприветствовал меня каптер.
Я переоделся и застыл у окна. Из других учебок в этот день тоже прибыли новобранцы. Коренастый с огромными бицепсами старослужащий обратился к одному из них:
- А что это у тебя, Зёма? Да это китель новый с парадки. Дай я примерю?
Молодой солдат безропотно повиновался. Дед примерил китель:
- Как по мне сшит. Моим теперь станет, сынок, - довел он до сведения молодого.
Кому-то нравились новые сапоги новобранцев и их также экспроприировали. Высокий худой сержант-азербайджанец положил глаз на мою шинель, и, дав мне взамен свою старую, отобрал её.
- АОшники есть, молодняк? – рявкнул чей-то сердитый голос.
- Так точно! – выкрикнул я.
Ко мне подошел высокий верзила с крепкими руками и недобрым лицом.
- Конец тебе, молодой! – прокомментировал чей-то голос сбоку.
Верзила подошел ко мне и смерил оценивающим взглядом с головы до ног. Затем вдруг улыбнулся и представился:
- Дедушка Семен.
Он положил свою массивную руку мне на плечо и сказал:
- Моя смена, дружок. Пахать за меня будешь, а я по сроку службы – отдыхать. Всё ясно?
- Так точно! – отвечал я строго по уставу.
- Величать меня будешь Валерий Николаевич. И только так. Ясно?
- Так точно, Валерий Николаевич! - выкрикнул я.
- Да брось ты орать! – поморщился он. - Не на плацу. Давай по-простому. Как твоя фамилия?
- Рядовой Буров! – ответил я.
- Ладно, Бурёнком будешь, - участливо сказал он, и обратился ко всем:
- Кто Бурёнка обидит, будет иметь дело со мной!
Все понимающее кивнули. Он вновь положил мне руку на плечо и доверительно сказал:
- Буренок, у тебя, наверное, деньги остались от проездных. Давай-ка, своди меня в солдатскую чайную и угости по случаю знакомства.
- Слушаюсь, Валерий Николаевич, пройдемте! – вытянулся я по струнке.
Мы прошли через заснеженную аллею к солдатской чайной. Я отдал деду Семену всю свою наличность - десять рублей, и грустно сказал:
- Пожалуйста, все, что пожелаете, Валерий Николаевич.
Он взял себе всего, что только было можно, и оставшуюся трёшку, засунул в карман моей гимнастерки:
- На зубную пасту и сигареты, Буренок.
Семен угощал меня моим же бутербродом и добродушно объяснял специфику службы под его началом: «Слушайся меня и жив будешь!».
Я послушно кивал.
- Так откуда ты родом? – спросил он вдруг.
- Из Казани, с Волги, Валерий Николаевич, - отвечал я.
- А я с Урала. Земляки!
Валерий Николаевич пришел после сытного полдника в доброе расположение духа:
- Буренок, есть у тебя какие-нибудь таланты?
Я закивал и сказал, что могу писать плакатным пером. И уже оформил альбом сержанту в учебке.
Он протянул мне свой обшитый синем бархатом альбом и шутя припугнул:
- Запорешь, Бурёнок, прибью!
- Не извольте беспокоиться, Валерий Николаевич, не впервой, - успокоил я его.
 
***
Утро началось традиционным армейским подъемом и длинным кроссом по территории части. Старослужащие укрылись в теплой кочегарке и предпочли не обременять себя на морозе излишними нагрузками. После завтрака было построение полка на плацу, где командир части объявил учебные полеты. Нас загрузили в армейские УРАЛы и повезли в сторону аэродрома.
- Смотрю, нашего полка прибыло, - встретил нас добродушный офицер. - Меня зовут капитан Вишневский Александр Васильевич! Я начальник группы авиационного оборудования. Все ясно, боец? Давайте готовиться к полетам!
Мы все засуетились, переодеваясь в гидражку – форму для полетов. Захватив положенный инструмент, сели в автобус, который доставил нас прямо на аэродром. Началась работа по подготовке обеспечения полетов. Валерий Николаевич проэкзаменовал меня по моей воинской специальности, а затем сам показал мне на одной из машин всю подготовку. Затем он приказал мне все сделать самому. Я справился – обслужил сначала один, а затем второй самолет. Мой «дедушка» увидев, что все получилось, заулыбался:
- Ну, молодец, Буренок! Давай дальше сам паши. А я пойду пока погреюсь у знакомых на точке. Если спросят, сразу же беги за мной.
Так я начал самостоятельно работать на полетах за двоих. Вскоре я совершил всё положенную работу и доложил об этом капитану Вишневскому. Он взглянул на часы и похвалил по - простому:
- Молодец, Буров! Это почти рекорд. Объявляю благодарность.
- Служу Советскому Союзу! – отдал честь я.
Из кабины «Урала» раздался грозный голос Валерия Николаевича:
- Бурёнок иди сюда греться!
Я подбежал к топливозаправщику и прыгнул в кабину рядом с Валерием Николаевичем.
- Вот моя смена! – гордо сказал он водителю.
Тот, понимающее, кивнул. Из окна мы наблюдали за группой пилотов, которые в летной форме стояла перед командиром полка, и получали боевые задания. Затем они садились в машины и по команде взлетали. Вскоре стоянка самолетов опустела.
А мой дед дал мне распоряжение:
- После полетов надо продолжить оформление дембельского альбома!
Я смиренно согласился и после полетов до отбоя трудился с плакатным пером в руках над оформлением. Так вдохновился работой, что не заметил ефрейтора-азербайджанца стоявшего надо мной.
- Хорошо рисуешь, зёма, сделай-ка пару надписей мне, - на ломанном русском произнес он и протянул мне свой дембельский альбом. Я согласился, но только после того, как допишу несколько листов в альбоме моего деда.
Горячий азербайджанец схватил меня за шиворот, и, прижав в угол, процедил сквозь зубы:
- Ты чё не понял?
Далее последовал смачный удар, и ефрейтор отлетел в сторону. Это его приложил Валерий Николаевич.
- Ничего не делай этому стукачу, - сказал он. И добавил в сторону ефрейтора: -Убью за Бурёнка!.
Так мой дед заступился за меня.
 
***
 
Вскоре я доделал дембельский альбом Валерия Николаевича. Он рассматривал его с восхищением, а затем хлопнул меня по плечу и сказал:
- Бурёнок, собирайся, я тебя за это в чайной угощу!
Я покорно последовал за ним в чайную. Он взял шоколадные конфеты, пирожные несколько бутербродов и кофе. Мы приступили к трапезе, за которой я выслушивал назидания Валерия Николаевича.
- Бурёнок, ты ведь завтра заступаешь в наряд по охране стоянки самолетов, так вот нам с дедами спирту добудь после полетов. У меня день рождения, - с улыбкой сказал он.
- Поздравляю Валерий Николаевич! – рявкнул я, отчего он поморщился. А я достал из кармана гимнастерки трехрублевую банкноту, вручил ему.
- Спасибо Юрок! - поблагодарил он. – Но спирта обязательно добудь!
- Есть! – пообещал я.
На следующий день я впервые заступил в наряд по охране самолетов подразделения. Я патрулировал допоздна, шел от ангара к ангару с автоматом на плече. Ангары в темноте ночи представлялись гигантскими исполинами с разинутыми пастями открытых ворот, которые словно в темноте ночи представлялись хищниками, желавшими поглотить добычу. Вскоре в небо взвилась красная сигнальная ракета, означавшая конец полетов. И самолеты на тягачах стали развозить «по домам». В мои обязанности входило проверить вместе с офицерами их закрытие в ангарах, после чего - опечатать укрытие воинской печатью части.
Вскоре вся стоянка была опечатана, и мне предстояло передать её под охрану караульной роте. Вдруг я заметил одинокую фигуру, бредущую в мою сторону. В ночи я узнал силуэт дяди Леши – слесаря-сантехника нашей части. Он поравнялся со мной:
- Ну, слава Богу успел, а я думал уже сдали под охрану караулу. Мне в домик надо, командир части сказал, что в туалете кран потек. Велено устранить.
Я бухнулся ему в ноги и стал умолять:
- Дядя Леша, ради Бога, помогите! Мне деды голову обещали открутить если я им самолетного спирта не принесу. А я не хочу портить самолеты выручите ради Бога. Купите, пожалуйста, водки. У меня деньги есть. Дядя Леша с состраданием посмотрел на меня:
- Ладно, давай деньги. Я в Ильинку сейчас сгоняю в магазин. Но ты поможешь мне кран поменять.
- Конечно! – обрадовался я.
Он вновь растворился в ночи и немного погодя возник из неё, протягивая мне литр водки:
- Ну, все, спасен, боец. Пошли менять кран.
 
Как только мы закончили менять кран, в окна нам просигналила караульная машина. Я вышел и сделал доклад сержанту караульной роты. Не дослушав он спросил:
- А спирт где?
Я сказал, что спирта достать не мог, но раздобыл бутылку водки.
Сержант одобрительно улыбнулся:
- Молодец! Объявляю тебе благодарность.
 
Мы заперли домик, забрали дядю Лешу с собой и поехали в часть. Уже в казарме я доложил о своем прибытии офицеру, сдал оружие и готовился к отбою. И вдруг меня кто-то потряс за плечо:
- Эй вставай Бурёнок, пошли в каптерку!
В каптерке сидело семь дедов. Они угостили меня пирожными и отсыпали горсть конфет. Жуя на ходу «Каракум», я отправился спать.
Так проходила моя служба в части, и приблизился её экватор – ровно год. Валерий Николаевич для проформы несколько раз стегнул меня ремнем что означало мой переход в черпаки. Сам же он с нетерпением ждал возвращения домой.
Через несколько дней уже провожали на дембель первую партию дедов. Валерий Николаевич уже упивался осознанием грядущей свободы - наглаживал китель, начищал до блеска и без того зеркальные ботинки. На последнем построении командир эскадрильи и наш старшина, поблагодарив солдат за добрую службу, увольняли их в запас.
- Служим Советскому Союзу!, - радостно кричали они.
Я провожал Валерия Николаевича до ворот КПП. Он обнял меня и произнёс на прощание: - Служи, Юрок. Дотаскивай свою службу, как я дотащил. Удачи тебе! - и шагнул на свободу.
Вскоре в казарму начало прибывать молодое пополнение. Я снисходительно смотрел на новобранцев и затем попросил:
- АОшники есть?
- Так точно! - выкрикнул высокий молодой боец и сделал шаг вперёд.
- Как звать, боец?
- Рядовой Александров! - чётко ответил он.
- Имя? – подпустил я суровости в голосе.
- Роман, - ответил он.
- Исполняй всё как надо, и всё будет хорошо! - уходя, бросил я ему.
- Так точно! - козырнул он мне вслед.
 
С приходом Романа - этого доброго малого, у меня появилось больше времени для моего личного проекта – антидембельского альбома, который был чужд даже намека на дедовщину. Я задумал его исполнить в своем стиле, где мои фотографии были на фоне достопримечательностей Петербурга. Его памятников, музеев, каналов, проспектов, храмов… Итак я начал работу над своим альбомом в Ленинской комнате казармы, когда раздалась команда «Смирно!». В казарму вошел офицер:
- Неординарно мыслите, боец, - одобрил он мой альбом и прибавил: - Завтра в штаб! Надо в штабе дооформить классы летчиков. Справишься?
- Так точно товарищ лейтенант! - ответил я.
Утром, всё, над чем трудились офицеры, я легко сделал за час.
- Ну, и скорость солдат! – удивились офицеры.
- Да я, товарищи лейтенанты, получебки оформил со своим другом, - похвастался я.
Обед был подан из офицерской столовой летного состава и для солдата был равен обеду из лучших ресторанов Петербурга. Он состоял из борща, жаренного картофеля, с котлетами настоящего ароматного чая и даже по плитке шоколада на каждого из оформителей.
- Тут всегда так великолепно подают, как в ресторане?! - не смог я сдержать своего восхищения.
- Всегда, боец, всегда! – с улыбкой ответил мне лейтенант.
Подтверждением его словам был не менее царский ужин, после которого меня отправили в казарму. Так продолжилась моя привычная со дней пребывания в учебке деятельность.
Андрей и Надя часто мне писали. Андрей мрачно описывал свою службу в полку, страдал от дедовщины. Надя в каждом письме признавалась мне в любви и даже грозилась приехать в часть на каникулах. Я по-прежнему сочинял в её честь стихи…
Так минуло ещё восемь месяцев моей службы в штабе. Мы полностью оформили три летных класса. Я уже почти начал забывать свою военную специальность, но однажды меня все-таки вызвали на полеты. Прапорщик Валиев угодил в госпиталь, Роману же было трудно обслуживать все полеты одному. Я оставил на время свою писарскую деятельность и был вместе с Романом на полетах, когда произошло ЧП.
- Юрий Валерьевич, - дрожащими губами произнес Роман: - Случилась беда, я гаечный ключ, когда заправлял кислородом, в лючок самолета проводил. Упал он у меня внутрь машины.
Я посмотрел на часы и похолодел - до вылета самолета оставалось пять минут.
- Пошли покажи где? - сказал я.
Он трясущейся рукой указал на самолет и встал рядом со мной. Я вслух начал читать молитвы. Потом скинул комбинезон, свитер и остался в одной гимнастерке на морозе. С трудом я просунул свою руку в узкий лаз самолетного лючка и стал шарить в его чреве. И вдруг нащупал рукой утерянный ключ. Мне удалось достать его. Вскоре к борту подошёл пилот капитан Рахматуллин и спросил:
- Что вы тут возитесь? Проводили что-нибудь в самолет? - строго спросил летчик.
- Никак нет, товарищ капитан! – бодро соврали мы. - Просто заменили защелку лючка, - продолжили мы вранье, хотя защелку мы действительно заменили.
- Объявляю благодарность за инициативу и творческий подход к службе! - похвалил нас офицер.
- Служим Советскому Союзу! - в один голос рявкнули мы, чтобы заглушить своё волнение.
Самолет красиво и стремительно взлетел, оставляя серебром свет на вечернем небе.
- Пронесло! – выдохнул Роман.
- Бог спас, - поправил я.
После этого случая Роман время от времени приглашал меня в чайную. Долго благодарил меня за спасение его и самолета. И оправдывался как школьник.
- А я не знал, что ты верующий, - сказал он как-то.
- Да Бог нам помог: спас от наказания и от позора, - подтвердил я.
- Напиши мне, пожалуйста, молитву, - попросил он.
- Написать не могу, а вот научить могу, - и за полчаса, проведенных в солдатской чайной, Роман выучил «Отче Наш».
 
***
 
Расположившись в Ленинской комнате я заканчивал свой антидембельский альбом… В комнату ворвались мои сослуживцы - уже дембеля - и радостно сообщили: - Юрок, вышел приказ Министра обороны, наш приказ!
Слова эти звучали музыкой в ушах. Ведь это был приказ о нашем праве на свободную жизнь.
- Дай-ка взгляну на альбомчик? – ласково попросил Сашка Даниленко. – О, брат, да ты у нас, я вижу, хиппи волосатый! А я любер - долбил вашего брата на гражданке. А сейчас видишь братья-дембеля! – он обнял меня, обдав запахом спиртного.
В один из последних дней я «приканчивал» очередной стенд, когда в кабинет зашел солдат.
- Товарищ лейтенант! Доложил он лейтенанту. - К рядовому Бурову приехали. На КПП девушка ждет.
Лейтенант Васнецов одобрительно улыбнулся:
- Ну, что ж, боец дуй к своей любимой!
На улице мне на шею бросилась Надя:
- Я же обещала к тебе приехать! - поцеловала она меня в щеку.
- Я рад, что ты сдержала свое обещание, - счастливо выдохнул я.
Мне уже домик здесь присмотрели, у одной старушки. Тебя отпустят? - спросила она.
Меня, конечно же, отпустили в увольнение до отбоя. Мы шли с ней по улицам поселка.
- Давай зайдем в магазин купим чего-нибудь? – предложил я, заходя в магазин. - Будьте добры, пожалуйста, нам чего-нибудь радостного к чаю, - обратился я к продавщице.
Она понимающее кивнула:
- Вот «Наполеон», зефир…
- И еще большую пепси-колу, - добавил я, сгребая предложенный ассортимент, и протягивая ей четвертную купюру.
- Откуда это у солдата деньги? - с улыбкой поинтересовалась Надя.
- Так ведь дембель, родители прислали на дорогу…
- Что ж, Жорж, пошли отмечать, - она взяла меня за руку и повела в сторону симпатичного финского домика. Надя с восхищением смотрела на меня и с чувством произнесла:
- Жорка, ты такой стал…
- А вы сударыня, настолько похорошели, и стали настолько светской и гламурной, что выше всякого восхищения. Вы вся такая воздушная, прекрасная, к поцелуям желанная, - я сам не заметил, как вернулся к нашей прежней манере разговора. - У меня что-то есть для вас, любезная, - я достал свою сокровенную тетрадь со стихами в её честь.
- По одному поцелую за каждое стихотворение, - сверкая глазами, пообещала она.
- Такая благодарность принимается мною с восхищением! – ответил я, краснея.
- Как тебе служится? – не обращая внимания на мои красные щеки, спросила она.
- Дослуживается. – поправил я. - Душой я уже дома и, начиная с украинской учебки, моим оружием по большей части является плакатное перо.
- Так ты художник?
- Всего лишь каллиграфический писарь, который оформляет штабы, кабинеты и комнаты в части...- доложил я. - А давай устроим пикник на лужайке в сосновом бору здесь за поселком.
И мы пошли в сосновый бор. Вскоре показалась подходящая солнечная полянка, на которой мы расположились. Стоял май, было очень тепло. Надя была прекрасна в свете полуденного солнца. Легкий ветерок играл локонами ее волос, которые она ежеминутно поправляла. На фоне такой идиллической картины я читал ей стихи. И в знак одобрения получал поцелуи…
- Может быть, это твоё призвание, быть поэтом? - спросила она.
- Я пока ещё не выбрал свой жизненный путь. Вдруг стану кем-то другим, например священником… - предположил я.
- Тогда я стану женой священника. Или, как это называется - попадьёй, - лукаво произнесла она.
- Негоже будущему великому режиссеру становится женой священника. Наверху тебя не поймут и вполне возможно запретят твои картины. Зачем тебе это надо? – вырвалось у меня, но она как будто пропустила эти слова мимо ушей. И слава Богу.
Как в старые добрые времена она проводила меня до КПП, и, поцеловав в щеку, пожелала доброй ночи.
- Доброй ночи, Надин…
На следующий день меня также отпустили к ней. И в казарме уже шутили:
- На дембель свадьба, Юрок, что ли?.
 
***
 
На утренней поверке старшина зачитал список увольняющихся в запас. Первым в этом списке стояла моя фамилия. С утра я уже был в парадной форме и делал ревизию своему дембельскому дипломату. Потом я был в штабе, и командир эскадрильи и лейтенант Васнецов благодарили за добрую службу и пожелали успехов на гражданке. Вскоре в моих руках оказался военный билет. У ворот КПП я прощался со своими сослуживцами дембелями, которые блистали парадным обмундированием выходили за КПП в гражданскую жизнь.
- Может по 100 грамм фронтовых за вертушкой Юрок? - предлагали они.
Я ответил, что меня ждут, и они, пожелав мне счастья, шумной толпой двинулись на станцию. А мы – на нашу любимую полянку в лесу. Я попросил Надю отвернуться, а сам достал из дипломата свои любимые джинсы, батник и кроссовки… Надя сосчитала до десяти, обернулась и впервые увидела меня в гражданском обличии.
- Да ты, дружище, хиппи! – засмеялась она.
- Он самый. Нравится? - спросил я.
- Очень! Просто непривычно видеть тебя не в форме.
- Пора привыкать, - весело заметил я, упиваясь чувством свободы. Дышалось восхитительно и легко, небо было синее, деревья зеленее, а Надя еще прекраснее.
- За любовь и свободу! – сказал я, разлив в пластиковые стаканчики шампанское.
Мы осушили «фужеры» и я предложил ей:
- А давай рванем в Питер, у меня там родня. Там уже ждут нас мои тёти.
Счастливые мы брели на станцию. По дороге нам встретился военный патруль начальником которого был мой лейтенант Вишневский. По привычке я уже хотел отдать честь офицеру…
- Буров, уже переоделся? – удивился Вишневский.
- Так точно, товарищ капитан! - сказал я.
- Это твоя девушка?
- Так точно она самая! - представил я Надю.
- Благодарю тебя за службу, боец!
- Служу Советскому Союзу! – гаркнул я по привычке.
Мы сели с Надей в электричку до Ленинграда. Вскоре нас приветствовал Питер. Мои тети жили, на Гражданском проспекте, в просторной четырехкомнатной ленинградке. Дверь нам открыла наша статс дама Александра Александровна, отставной прокурор:
- Вот ты, какой стал Юрочка, - произнесла она ласковым, совсем не прокурорским голосом. - А это твоя девушка? Проходите, ждем.
Две её сестры встречали нас у порога и заключили меня в свои родственные объятия.
- Любезные тетушки, рад вас видеть, вы позволите стеснить вас на несколько дней?
Они всё готовы были мне позволить.
Нас усадили на мягком диване перед праздничным накрытым столом с традиционными по случаю салатами оливье и шубой.
- Сейчас пельмени будут мои домашние, - сказала тетя Саша и скрылась на кухне.
Отобедав, мы отправились на экскурсию по городу. Не спеша шли по Невскому проспекту, Надя счастливо улыбалась, но глаза её были грустными. Что-то тяготило её, и она не хотела этим со мною делиться.
- А давай что-нибудь купим памятное для тебя? - предложил я, чтобы развеять её грусть. Мы зашли в универмаг. В то время достать что-то стоящее можно было только у фарцовщиков. Сразу же при входе к нам приклеились несколько типов в джинсе.
- Что ищем, ребята?, - деловито спросил высокий горбоносый парень в очках как у Леннона.
- Что-нибудь приятное девушке, - кивнул я на Надю.
- Давай отойдем в подворотню, - он быстро юркнул в ближайший двор. Ловким движением открыл дипломат, на дне которого покоились несколько флаконов французских духов.
- «Шанель», «Диориссимо», «Клема», - певуче растягивая слова озвучил флакончики фарцовщик.
- Выбери что тебе нравится, - предложил я Надежде.
Она открыла флакон, затем другой, и с улыбкой произнесла:
- Вот этот.
- Полтинничек, - весело подытожил продавец.
Я расплатился.
На улице меня ждала совершенно счастливая Надя:
- Жорж, не стоит сорить деньгами. Но все равно спасибо!
Затем мы гуляли в Зимнем. Вскоре мое внимание привлекла группа людей с сумками и дипломатами в руках. Я подошел ближе и увидел конверт фирменного «Лед Зеплин» в руках одного из них.
- Чем интересуешься, парень? - обратился ко мне бородатый верзила.
- Куин, - коротко ответил я.
- У меня он весь, - и раскрыв дипломат, парень стал предлагать виниловое искушение.
Я перебирал сокровища и остановил свой выбор на втором концерте. Он увидел мой интерес и прокомментировал сквозь зубы:
- Шестьдесят. Идеальное состояние. Только вчера его прослушал.
Я расплатился с бородачом и вполне счастливым от замечательного приобретения подошел к Наде.
- Да ты у нас страстный меломан! – констатировала она. .
Мы сели на лавочку под тенью деревьев. Я достал свое виниловое сокровище из пакета. Идеальное состояние дорожек диска было великолепным, новым и обещало прекрасное качество воспроизведения, судя по фирменному лейблу на конверте знаменитой звукозаписывающей корпорации Великобритании: «И- ЭМ- Ай».
Надя печально поглядела на меня:
- Юрочка, мне надо с тобою серьезно поговорить.
Я убрал пластинку и превратился в слух.
- Я не хотела огорчать тебя в армии…
- Постой, пожалуйста, минуточку, я сбегаю за водой, - предчувствуя неладное сказал я.
И приволок из ближайшего ларька два «Нарзана», открыл и протянул одну ей.
- Я хочу тебе сказать… - продолжила Надя. - Ты только не обижайся и постарайся меня понять… - На секунду глаза ее увлажнились, грозясь пролиться слезами.
- Ты очень милый, Жорж, с тобой замечательно и интересно, но я встретила человека своей мечты, влюбилась в него. Он сделал мне предложение, и я решила выйти за него замуж.
Бутылка выпала у меня из рук и стала разливаться по асфальту. Я поднял её и выбросил в урну. Минуту я находился в совершенной прострации…
- Я жил тобой все эти полтора года, стихи прогулки и заверения в высоких чувствах… - казалось, это не мой голос сейчас звучит.
- Я любила тебя и люблю сейчас. Но так случилось, у нас будет ребенок, - это тоже был не её голос, но он почему-то выходил из её уст. Странная комбинация.
Я был совершенно подавлен. Увидев её слезы машинально протянул ей платок, спросил глухо:
- Кто он?
- Выпускник МГУ. Сын министра. Великолепные манеры, образование и шик во всем. Я потеряла голову, - сквозь слезы будто оправдывалась она.
В моей голове пронеслась мысль о том, что все хорошее в моей жизни имеет свойство скоро кончаться, как Золушкин бал.
На улице уже опускался вечер мы встали со скамьи и пошли в сторону метро.
- Что ж будь с ним счастлива, - дежурно пожелал я ей.
Она кивнула головой.
- Я уезжаю завтра, - прошептала тихо.
- Я тоже, - сказал я. - А пока продолжим перед тетушками играть роль романтических влюбленных, чтобы не огорчать их.
Она кивнула и весь вечер мы «были счастливыми». Особенно я.
Я рано лег спать. Перед сном я помолился и вышел на балкон. Ночь была великолепной: надо мной с высоты небес светил золотой диск луны и множество звезд. Из глаз моих вдруг полились слезы. Я её очень любил.
Вдруг дверь тихонько отворилась, и Надина рука легла мне на плечо. Она была в красивом китайском халате. На глазах её также были слезы, а в руках тетрадь с моими стихами. Она начала читать дрожащим от волнения голосом и дошла до самого любимого в её честь:
- Ты уже не девушка, а муза, тихо прилетевшая в ночи…
Я продолжил:
- Узами священного союза, связанные, просто помолчим…
Я остановил её:
- Надежда, ступай с Богом спать.
Она привычно поцеловала меня в щеку и пошла к себе.
Утро выдалось пасмурным и дождливым. Я проводил её до станции ближайшей подземки.
- Будь счастлива, Наденька! - перекрестил я её.
Она грустно помахала мне рукой в закрывающихся дверях вагона и крикнула:
- И все же я тебя люблю, Жорж!
Двери вагона закрылись и состав тронулся. Так за этими дверями скрылась моя первая в жизни любовь.
В руках у меня остался дипломат с пластинкой и сумка с военной формой. Я поехал от станции, куда глаза глядят... Затем вышел на какой-то городской окраине и спросил спешившего пожилого пешехода есть ли здесь поблизости церковь?
Он указал:
- Через два квартала увидишь.
Я прошел указанные два квартала и увидел храм.
Уборщица приветливо и вопросительно взглянула на меня.
- Я отставной солдат, после службы, матушка, - представился я. - Можно ли мне у Батюшки исповедоваться?»
- Я сейчас спрошу, подожди, - отвечала она.
Через минуту северными дверями вышел пожилой благообразный протоирей с аккуратно постриженной седой бородой и косичкой длинных седых волос.
- Как тебя зовут, раб Божий? - ласково спросил он.
- Георгий, - ответил я.
- Что ж Георгий в честь Георгия Победоносца? - спросил Батюшка.
- Так точно, Отче! - по армейской привычке ответил я. -
- Какими грехами согрешил, Раб Божий Георгий?
- Унынием, а ещё я потерял свою любовь, - поведал я ему.
- Оставила она тебя? Ну не плачь. Ведь сказано в писании, что Бог тебе будет тебе и отцом и матерью и самыми близкими людьми. Это к лучшему, что она ушла. У тебя будет другая дорога…- многозначительно произнес старец.
Из Храма я вышел уже совершенно счастливым, почти забыв о своем разбитом сердце.
День вновь стал радостным и улыбчивым. Тучи рассеялись, выглянуло солнце. Я нырнул в подземку, вскоре был на вокзале и заказывал билет на ближайший поезд до Москвы. До поезда оставался еще час, и я убивал время тем, что бродил в окрестностях вокзала. Мое внимание привлек высокий волосатый парень, который виртуозно играл на гитаре хиты великих рок-музыкантов.
- Привет старина! Исполни, пожалуйста, что-нибудь ностальгическое, - положил я в его шляпу три рубля.
- Из нашего или из ихнего исполнить? – уточнил парень.
- Давай из ихнего, - разрешил я.
Он виртуозно исполнил мне: «Дым над водой» Дип Пёрпл, затем играл из нашего «Музыканта» из репертуара группы «Воскресение».
- Спасибо, дружище, - поблагодарил я, чуть не прослезившись.
- Рад стараться, амиго, - подмигнул он. - А ты откуда дружок?
- Да я из армии. Со службы домой возвращаюсь, в Казань.
- Ну привет Казани! Удачи тебе, служба! Музыкант продолжил играть, а я двинул на посадку. И вскоре был уже в поезде, который вёз меня к дому...
 
Читать полностью