Последняя электричка

А ДЕЛЬ Х А И Р О В
Последняя электричка
 
Ильшат наконец-то выбрался из редакции на волю. На всех этажах вовсю гуляли, кабинка лифта была усыпана конфетти, под ногами шуршала порванная обёртка. Пахло мандаринами. Оглядел себя в зеркале – угас, посерел, похудел. В праздники решил побегать на лыжах, смахнуть с себя озабоченный вид, подрумяниться на мо­розе… – и тогда ему вновь будут давать не больше сорока.
Сдал ключи, поздравил вахтёршу с наступающим, нахлобучил шапку и вывалился в пушистый сугроб, который намело перед входом. На ёлке голубые и красные ша­рики стукались на ветру, как бокалы. Вроде вчера ещё кленовыми листьями была выстелена дорожка, а сегодня хрустит крепкий снежок. Город пуржит, светится, хлопает пробками и петардами. Стайки возбуждённых людей бегут, подхваченные метелью, к накрытым столам. Ильшат направился к вокзалу. До его дома в Зелено­дольске около часа пути в полупустой электричке, если ещё не встанет, заскрежетав, где-нибудь в поле.
До отправления оставалось минут двадцать. Забравшись в вагон, Ильшат забился в уголок, в голове опять зашуршали бумажки. Он зарывался в них, как ёжик в осен­нюю листву, и снова подумалось о тщетности своей работы. Ильшат был редактором
коммерческих проектов, издавал заказные книги к юбилею предприятий, в каждой – до полусотни интервью, а то и больше. Это была бумажная каторга.
Усталость, копившаяся с осени, и привычка отключаться в дороге быстро сморили в сон. Он провалился в тёплый мешок и никаких сновидений не увидел. Ильшат просто умер на полчасика. Ожил от сквозняка, бьющего по ногам. Побрёл на ощупь по тёмному коридору, не сразу сообразив, что находится один в вагоне. Прошёл состав от конца к началу, постучал в дверь машиниста. Глухо. Пока спал, электричка проехала его станцию, выгрузила пассажиров на конечной в Волжске и была отогнана в тупик.
Ильшат посмотрел на время, до Нового года оставалось два часа. С трудом отжал дверь и спрыгнул в сугроб. Вынимая ноги из глубокого снега, как из колодок, напра­вился к дороге, темнеющей вдали. Немного продвинувшись, понял, что это грязная речка. Вернулся к поезду и, подняв воротник, обречённо побрёл по шпалам. В голове заиграла популярная в 60‑х песенка про сбежавшую электричку:
А вокруг тишина, а вокруг ни души,Только рельсы усталые стонут,Только месяц за мною вдогонку бежит,Мой товарищ бессонный.
Голос певца Владимира Макарова немного подбодрил, и Ильшат ускорил шаг. То­ропился в тепло. Дома никто не ждал. В холодильнике была пачка пельменей и бу­тылка шампанского. Его любимая встречает Новый год со своим любимым, а ему придётся чокаться с Путиным. Потом Ильшат выйдет на балкон и будет смотреть на старую моргающую ель у ДК имени Горького, на качающихся парней и визжащих девушек. «Хорошо бы с какой-нибудь мадемуазелькой познакомиться», – подумает вяло. Покурит, допьёт бутылку и заснёт, не раздеваясь, на диване, уткнувшись в то место, где жена пролила свои духи.
Ильшат вышагивал уже около часа, чёрный лес смыкался, тучей нависал сверху. Ночные птицы стряхивали на него серебро с еловых лап. Месяц куда‑то спрятался. Ему уже стало казаться, что он заблудился, как вдруг впереди качнулся огонёк. Не хо­лодная безжизненная звезда, а тёплый светлячок человеческого жилища.
Вскоре вдоль железнодорожного полотна напрямую к домику побежала еле видимая тропинка. Он спустился с откоса и, минуя овражек, увидел за огромными соснами маленькую сторожку с мутным фонарём под самой крышей, который освещал вы­цветшую табличку с названием станции: «Тишайск».
– Что за чёрт?! – выругался Ильшат и принялся тарабанить в обитую войлоком дверь, чтобы разузнать дорогу, но в голове мелькнула догадка, что ушёл он в обрат­ную от Зеленодольска сторону.
На стуки никто не вышел, тогда Ильшат поддел дверь плечом, и она открылась – тяжело, с жалобами и стонами. Дохнуло теплом от печи. Он услышал, как трещат поленницы, как они пищат и стреляют угольками. Огонь плясал, освещая пол со слезящимися валенками. Темень зашевелилась за печкой, там кто‑то вздыхал.
– Здрасьте, – сказал Ильшат, пытаясь разглядеть человека.
Тень чиркнула спичкой и запалила фитилёк керосиновой лампы. Появилась маска старухи с глубокими впадинами глаз, прыщиком на кончике носа и седой бородкой, затем лампа приблизилась к лицу Ильшата, и его оглядели. Язычок огня начал чадить…
– Заплутал? Не туда пошёл? В Казани сел и уснул? – засыпала она его вопросами, не требующими ответа. – Бывает…
Ильшат хотел узнать, куда идти дальше, но усталость повисла гирями на ногах. Тепло разморило. Он опустился на пружинный диван и скис.
– Отсюда до твоего Зеленодольска топать да топать, – тараторила старуха, колдуя за столом. Она шуршала, как мышь, вощёной бумагой, сверкала ножом. Лампа то вспы­хивала, то умирала. В окно сыпал пригоршнями снег, стучали льдинки. – К тому ж вон как крутит! Окочуришься тут под откосом, и напишут о тебе в газете: «Найден труп неизвестного без признаков жизни, к тому ж без головы».
– Весёлая вы! – усмехнулся Ильшат и попробовал подняться, но старый продавленный диван не отпускал. В ямку утянул. Тогда он ухватился за ножки стола и тот, звякнув тарелками и бутылками, подвинулся к нему, окончательно заслонив путь к побегу.
– Давай-ка, пассажир ночных электричек, проводим с тобой старый год. Пусть уходит куда подальше! – старушка сунула Ильшату в руку железную кружку.
В нос ударила горячая волна травяного взвара, пахнущая горькой сладостью лу­гов и опушек. Ильшат сказал: «Я не пью», но тут же пригубил. Вроде чай, а много не выпьешь. Голову обволакивает, как будто бы вязаную шапочку ему хозяйка надела.
На столе появились уже три керосиновые лампы. Вспыхнули лампочки на ёлке, которая до этого, притихшая, стояла в углу наказанной девочкой. Одну пушистую
лапку ёлочка положила ему на плечо, звякнули украшения, и тут он узнал стеклянного космонавта из детства, ракету и еловую шишку. Из‑под ёлки выглянул Дед Мороз – важный, в ватной шубе до пят с посохом и усохшим от времени мешком подарков. Нити дождя сверкали над ним. Гармошка из пингвинов тянулась наискосок по всей комнате.
На столе появилась чёрная сковорода с пирогом. Старуха подвинула ему тарелочку с дымящимся куском. Потом салфеткой обтирала ему губы. Пальчиком пропихивала в рот гусятину, помогала. Бусы её клацали у самого уха. Пахло от неё прелым сеном. Ильшат разомлел…
– А я ведь знала, что ты придёшь, – призналась старуха. – Куды ж денешься?! Обя­зательно придёшь, как миленький…
Ровно в полночь должен был пройти скорый. Старуха, накинув тулуп, вышла с фонарём встречать. Ильшат прильнул к стеклу и отдышал кружок. Сверкающий металлом поезд, изогнувшись, пронёсся мимо, только стук колёс, спотыкаясь, долго ещё догонял вагоны. В окне плацкарта мелькнули лица девушек и молодого парня. В руках была гитара. Когда Ильшат их увидел, то ему показалось, что скорый замер. Он успел разглядеть всю компанию, одетую в стройотрядовские куртки, попытался вспомнить имя длинноволосой девушки, потом узнал самого себя и даже услышал куплет песни:
Как всегда, мы до ночи стояли с тобой,
Как всегда, было этого мало,
Как всегда, позвала тебя мама домой,
Я метнулся к вокзалу.
Он перевёл взгляд на зеркало, кособоко висящее на стене. Новогодние открытки с Дедами Морозами, снеговиками, голубыми поездами и ракетами были всунуты в раму веером. На него в упор смотрел седой мужчина. Скорее, уже старик. Ильшат попытался смахнуть седину с чёлки, а заодно и изображение, но только сшиб открытку.
Поднимая её, прочёл: «Прошлое иногда возвращается, чтобы попрощаться. Ты ви­дишь, что оно становится всё моложе и моложе, а настоящее – всё старее и старее. Разве такое бывает?».
Хлопнула дверь. Отряхивая снег с валенок и светя себе фонарём, вошла старуха. Ильшат лежал на подушечке, на которой была вышита Терешкова. «А девушку из студотряда звали Валентиной», – вспомнил он и заснул с таким выражением, как будто бы собирался целоваться. Губы вытянулись гузкой, нетерпеливые пальцы начали щипать струны. Он тихо завыл:
Завтра снова с любимой до звёзд простою
И опять опоздаю.