Книжная полка Луизы Шаровой

В ДЕТСТВЕ И ЮНОСТИ НА МЕНЯ ПОВЛИЯЛИ…
В нашем доме царило уважительно-пре­красное панибратство: все постоянно что‑то читали, обсуждали, цитировали, да так, словно автор или герой того или иного про­изведения – наш ближайший родственник! Например, бабушка зачитывалась повестью о врачах «Гульбадран». Это была прощальная проза смертельно больной Сажиды Сулейма­новой – её стихи у нас читались как мантры. Помню, как все обсуждали её лечение и то, как ей не дали премию Тукая… И у меня было стойкое ощущение, что эта «Сажида апа» – наша родственница, которая из‑за болезни никак не может приехать.
Любимое из детства – произведение Каюма Насыри «Абугалисина». Я тогда не осознава­ла, что это про Авиценну... А «Алмачуар» Га­лимзяна Ибрагимова вызывала чёткие парал­лели с «Чёрным красавчиком» Анны Сьюэлл. Очень я любила Мусу Джалиля. Мне казалось, да и сейчас кажется, что он похож на папу. Огромная книга с именами его соратников и временем их казни меня и пугала, и зачаро­вывала. Что двигало ими? Я постоянно думала об этом. Люди приговорённые, ожидающие казни, идущие на эшафот – развернувшие де­ятельность в самом сердце ада...
Из зачитанного «до дыр» – повесть «Чет­вёртая высота» про Гулю Королёву. А книгу «То, что осталось в памяти» («Исемдә калган­нар») Габдуллы Тукая перечитываю и сейчас. И всё так же влюбляюсь в того мальчика, которого Тукай сохранил в себе до самого последнего часа, до агонии. К слову, воспо­минания Тукая – одно из самых крутейших «нон-фикшен»!
«Дети подземелья» Владимира Короленко, «Консуэло» и «Графиня Рудольштадт» Жорж Санд, «Собор Парижской Богоматери» Викто­ра Гюго, «Три мушкетёра», «Граф Монте-Кри­сто» Александра Дюма, «Франкенштейн» Мэри Шелли, «Овод» Этель Лилиан Войнич… Это то, что потрясало. После чтения я многое проигрывала в реальности. Строила из снега и льда во дворе замки – с крутыми лестница­ми, таинственными ходами, тронными зала­ми и подземельем для пленников, которых я каждый вечер освобождала… Все герои книг там участвовали! В замок вход был запрещён, стояла специальная табличка «Замок Луизы». И родители к этому относились уважительно.
ИЗ ТОГО, ЧТО ЗАДЕЛО…
Роман «Фрекен Смилла и её чувство снега». Он стал моим знакомством с датским писа­телем Питером Хёгем. На фоне захватываю­щего сюжета автор смог очень тонко описать то, как в условиях глобализма изменяется наш мир, как в нём теряются малые народы, их язык, фольклор, ментальные коды. Вот, например, язык гренландских эскимосов из романа Хёга вмещает десятки слов – наи­менований снега...
ЛЮБИМОЕ
Будучи уже взрослой, я влюбилась в книгу Джона Ирвинга «Молитва об Оуэне Мини». Не могу сказать, почему – так и не нашла ответа на этот вопрос. А раз так, значит, она затронула что‑то очень глубинное. После «Оуэна Мини» я чётко осознала: всё так, как должно быть. Всегда.
Если говорить о любимых, то, скорее, это даже не книги, а авторы. Потому что воз­вращаюсь я именно к ним. Например, Харуки Мураками – всё началось с романа «Мой люби­мый Sputnik»». Он меня влюбил с первых стра­ниц, и с тех пор эта любовь длится и длится. Она прошла все этапы: очарования, удивления, притирок, дискуссий, отторжений и приятий. Так что я сейчас могу с уверенностью сказать: Мураками – мой, навсегда. Как в кино Дэвид Линч. Вот в кого я «въезжаю» по-настояще­му! Эти бесконечно странные миры для меня так логичны и абсолютно оправданы, за ними сквозит Порядок Мироздания. А ещё Мураками и Линч меня успокаивают. Я погружаюсь в них, зная, что где‑то бродит Боб или Человек-Овца. Иду за ними уверенная, что, пока где‑то в па­раллели друг другу противостоят Добро и Зло и происходят глобальные расстановки, тут бу­дет всё в порядке. Вернёмся – разберёмся!
Очень люблю Орхана Памука. С помощью его немного грустных романов можно исце­ляться бесконечно. Для меня этот автор начал­ся с «Чёрной книги», которую я затем перечи­тывала несколько раз. Погружаться в Памука – чистый кайф!
ПЕРИОДИЧЕСКИ ВОЗВРАЩАЮСЬ… …к Владиславу Крапивину! Очень люблю и часто перечитываю его роман «Журавлёнок и молния». Мне кажется, что эта книга помо­гает не потерять в общем потоке жизни своего внутреннего ребёнка, осознать то, кто мы есть и что есть на самом деле порядочность. Читаю «Журавлёнка…» – и мой мир устаканивается.
 
БУМАЖНАЯ ИЛИ ЭЛЕКТРОННАЯ КНИГА?
Предпочитаю бумаж­ную, но давно перешла на электронную. Это удоб­но – можно открыть книгу в любую свободную мину­ту, например перемещаясь из одной локации в другую на общественном транс­порте или такси. Или читать во время скучных сове­щаний, «вдыхая» книгу, как поток свежего воздуха и жизни! Мне нравятся хорошие мобильные при­ложения для смартфонов. В рюкзаке также валяется электронная книжка, которую, правда, я вечно забываю заряжать…
ЧТО ДЛЯ МЕНЯ ЗНАЧИТ КНИГА
Книги – они же и плацебо, и психотерапевты, и коучи, и духовные практики, тех­ники… И портал в эти бес­конечно странные миры.
СЕЙЧАС ЧИТАЮ…
Всё, что могу найти о Габдулле Тукае – исто­рии, воспоминания, документы... Доросла до него. А точнее, поняла, насколько он крут. Работая над книгой о поэтах начала ХХ сто­летия, разворачиваю, буквально по ниточке, и конструирую те события, чтобы понять отно­шения, которые складывались в писательской среде. Как многого мы на самом деле не зна­ем! Во многом это стало ключом к пониманию того, какой фигурой был Тукай.
РЕКОМЕНДУЮ!
Татарскую классику, которую отчего-то принято считать скучной. А ведь, погрузив­шись в неё, можно найти очень интересные вещи. Думаю, любому, кто хочет понять, что есть тюркско-татарская литература в целом и татарская литература Нового времени, нуж­но начать с кодовых вещей. А это – руниче­ские памятники, «Кысса-и Йусуф» Кул Гали, дастан «Идегей», Саиф Сараи, Мухаммадьяр, Кандалый… Очень люблю поэтов-суфиев -это особая литература, требующая полного погружения.
Следующий этап – писатели конца XIX и начала ХХ веков. Загир Бигиев, Гаяз Исхаки, Габдулла Тукай, Дэрдменд, Шариф Камал, Мирхайдар Файзи, Галиасгар Камал, Карим Тинчурин, Хади Такташ, Адель Кутуй, Муса Джалиль и многие другие. Однозначно реко­мендую поэтов-шестидесятников – причём в их эволюции. С самого начала, когда писали белый стих, увлекались верлибром, и до того, как вернулись к своим истокам. А после – двигаться к нашей современности, которую нельзя представить без Радифа Гаташа, Равиля Файзуллина, Мударриса Агляма, Зульфата, Роберта Ахметзянова, Рашита Ахметзянова, Ильдара Юзеева, Роберта Миннуллина… По­том были Рамис Аймет, Чулпан Зариф, Рустам Султи… И моё поколение поэтов – Эльмира Зялилова, Гульнур Курбанова, к которому за­тем присоединились Юлдуз Миннуллина, Ру­заль Мухаметшин, Лилия Гибадуллина, Рифат Салях, Ленар Шаех, Эльвира Хадиева, Резеда Губаева… И вот мы сейчас уже встречаем всё новых и новых. И это чудесно!
К слову, о якобы застое в татарской литера­туре. Не соглашусь! В поэзии есть новая живая энергия. А новая проза выходит на жанровые поиски и обретает новые формы, чему я очень рада.