Григорий Павлов: «Гитлеровец отвязался от меня, решив, что со мной всё кончено»

Для сельского парня – Григорий родилкогорский район Татарстана) – путёвкой в небо стал Казанский аэроклуб. А войну он встретил уже старшим лейтенантом. Первые уроки, которые преподали нашим лётчикам асы Геринга, усвоил быстро. Уже через три дня после уничтожения немцами нашего аэродрома под Ковелем Павлов сбил свой первый «мессер» – в жестоком бою, на тихоходном И‑153 «Чайка», который проигрывал вражеским машинам и в скорости, и в вооружении.

Всего за четыре года войны Григорий сбил 25 самолётов противника: 16 – лично и 9 – в групповых боях. После Победы окончил Военно-воздушную академию, а затем Академию Генерального штаба. В отставку ушёл генерал-лейтенантом с должности командующего ВВС Северо-Кавказского военного округа.

В последние годы жизни Григорий Павлов жил в Киеве, написал книгу воспоминаний «В военном небе». В 1995 году издательство «Украина» подготовило её к печати, однако книга так и не вышла в свет. Издательство вернуло рукопись автору, посоветовав присмотреться к произошедшим в обществе переменам. Скоро Григория Родионовича не стало…

Рукопись несколько лет хранилась в семье, отрывок спустя семь лет опубликовал «Военно-исторический журнал», затем некоторые главы были напечатаны в «Республике Татарстан».

ИЗ КНИГИ ГРИГОРИЯ ПАВЛОВА «В ВОЕННОМ НЕБЕ»:

«Юнкерсы» и «мессершмитты» пикировали и стреляли, снижаясь до бреющего полёта. Я бросился к щелям, отрытым на границе аэродрома. Над головой с нарастающим воем пронёсся вражеский истребитель, пулемётно-пушечная очередь пришлась по щели, в которой укрылись лётчики. Она хорошо простреливалась с воздуха. Не найдя спасения в этих бездумно сработанных укрытиях, многие выскакивали и пытались убежать подальше от смерти. Но гитлеровцы расстреливали и одиночек. Оставалось только одно – упасть на землю и ждать своей участи.

Через несколько минут всё было кончено. Только дымная копоть, кровь да остовы догорающих самолётов напоминали о разыгравшейся трагедии. Для многих из нас, необстрелянных, эта трагедия обнажила чудовищную жестокость войны и горькую расплату за беспечность. Авиаторы догадывались, что немцы специально выжидали, пока на аэродроме скопится большое количество самолётов, а потом нанесли удар.

Короткая июньская ночь прошла в трагическом напряжении. Люди забыли о сне и отдыхе – не до того было. Тушили пожары, убирали раненых, хоронили убитых. Думали о том, что будет дальше. Мы верили в победу и ради неё были готовы отдать свою жизнь.

Но на войне надо ещё многое знать и уметь, чтобы сокрушить врага...

…Мы должны были прикрывать аэродромы Коськов, Варваровка, Врублевка, Тирановка, железнодорожный узел Шепетовка, сопровождать самолёты 148‑го бомбардировочного полка, вести воздушную разведку, штурмовать наземные войска противника, вылетать на перехват вражеских самолётов.

Наши лётчики смело вступали в бой даже при десятикратном превосходстве противника. Один сбитый гитлеровский ас восклик- нул на допросе:

– Ваши лётчики – безумцы! Безрассудно идти в атаку при таком неравенстве сил!

Превосходство «мессершмитта» над «чайкой» (в скорости, вертикальном манёвре и огневой мощи) я почувствовал в первом же воздушном бою. Тремя звеньями (девять самолётов И‑153 «Чайка») мы вылетели на прикрытие наземных войск в район Славута, Острога, Ровно. Идём сомкнутым строем, прижимаясь к нижней кромке облаков. Так удобнее: нам хорошо видно землю и воздух. Ждём появления вражеских бомбардировщиков, рассчитывая на внезапность атаки. В просветах между тучами я увидел группу «мессершмиттов». Они барражировали на высоте около четырёх-пяти тысяч метров, разбившись на пары и вытянувшись в острый пеленг.

Сосчитал: двенадцать. Заметят ли нас? Наша высота – 2000 метров. Тактически невыгодно, когда тебя атакует сверху противник. Но и ринуться на высоту, к «мессершмиттам», мы не могли – потеряешь скорость и окажешься в ещё худшем положении. Но как передать ведущему нашей девятки, что выше нас барражируют двенадцать «мессершмиттов»? Радио нет. И видит ли он их?

Выхожу вперёд, показываю рукой вверх, покачиваю крыльями. Ведущий кивает головой: «Противника вижу». Продолжаем полёт «змейкой», как и предусмотрено заданием. Наша цель – бомбардировщики. Разогнать, не дать им возможности сбросить бомбы на наши войска.

«Юнкерсы» и «хейнкели» уже были знакомы с дерзостью советских истребителей. Не потому ли и вертятся за облаками «мессершмитты», чтобы сковать нас боем и обеспечить своим пикировщикам свободу действий? Жмёмся к облакам и пока что остаёмся незамеченными.

Две зловещие тени, похожие на кресты, промелькнули под нами – пара «мессершмиттов» проскочила на встречно-пересекающихся курсах. Вторая пара показалась в стороне и ушла вверх. Стало ясно: это воздушные разведчики. Теперь они вызовут по радио ударную группу сверху и быть бою.

«Мессершмитты» вынырнули из‑за облаков, проскочили вниз и, развив огромную скорость, пошли в атаку. Наш ведущий бросил свою манёвренную «чайку» на крыло, устремился в лобовую. Мы последовали его примеру. И вот наши и вражеские истребители завертелись в бешеном вихре, пронизывая пространство огненными трассами.

Моя «чайка», имея значительно меньший, чем у «мессершмитта», радиус виража, крутилась вокруг его хвоста. Несколько раз мне удавалось поймать в прицел силуэт врага, но «худой», как прозвали наши лётчики самолёт Ме-109, «таял» перед глазами, уходя от меня за счёт большой скорости. Пулемётные очереди гасли в пространстве. Тогда я стал бить заградительным огнём, вскидывая нос своего самолёта на угол упреждения.

Один «худой», взмывая вверх из‑под моей атаки, напоролся на заградительную очередь, потянул к облакам, там настигла его другая пулемётная трасса, выпущенная кем‑то из наших лётчиков, и он, будто пронзённый огненной струйкой молнии, взорвался. «О, миг победы!» – пронеслась в голове радостная мысль.

И в тот же момент сверкнули над моей кабиной огненно-красные шнуры. Я резким движением отдал ручку управления вперёд, «чайка» юркнула вниз, едва не выбросив меня из кабины, а «мессершмитт» проскочил выше.

Мгновенная реакция спасла меня от гибели. Не среагируй я в какие‑то доли секунды, и вражеская трасса прошила бы мой самолёт. Сделал я и другой вывод: как опасно обольщаться победой и забывать об осмотрительности в бою.

Уйдя отвесно к земле, я посмотрел вверх, выводя самолёт из пикирования, и, к удивлению своему, никого не увидел. Гитлеровец отвязался от меня, очевидно решив, что со мной всё кончено...»