Горячий нэпманский канкан

Казань. Начало двадцатых. В самом дальнем углу Гостиного двора, среди прочего хлама, всё ещё пылит­ся бронзовая фигура Александра Освободителя. Вместо него на «алек­сандровском» мраморном постамен­те возле Кремля – мускулистый рабо­чий, олицетворяющий освобождён­ный труд. Но с гипсовым рабочим, по­ставленным на века, что‑то неладно: разрушается на глазах…
 
– Не к добру, – шепчутся суевер­ные обыватели. – Не нужно было на чужой постамент ставить, грех это…
Рядовые коммунисты к суеверию не склонны. Но и у них, у некоторых, в головах – полная чертовщина. Знают, что гипс разрушается из‑за воды и скачков температуры, но во всех злодействах готовы обвинить нэпманов. Считают, что‑то нелад­ное творится в пролетарской респу­блике. Казанские мыловаренные заводы Альметьева и Утяшева от­дали в аренду бывшим владель­цам, ватную фабрику – тоже… За что боролись? А мелкие фабрики, ар­тели, магазины. которые открыва­ются как грибы после дождя? И это всё частники, эксплуататоры трудо­вого народа!!!
БУКЕТ ПОРНОГРАФИИ ДЛЯ ПУБЛИКИ
Частник правит бал на своих предприятиях. Частник печёт хлеб. Частник торгует. И бессовестно, не по-пролетарски кутит, повсю­ду заказывая «свою» музыку. Даже театральный критик «Известий ТатЦИК» не может скрыть своего партийного возмущения: «Ещё ни­когда в Казани не было так много театров, как в нынешнем году. Везде ставят спектакли. Но какие? Редко промелькнёт название пьесы, бо­лее или менее отвечающей духу времени. В октябрьские дни Боль­шой театр поставил «Сполошный зык», татарский – «Безземельные», но это исключительно по случаю Октября. До этого же и после: «Рев­ность» Арцыбашева, «Весенний по­ток» и проч. дребедень с сильным букетом порнографии…»
Нэпманский канкан для рядовых большевиков как насмешка: хотели социализм, а вместо него –фига без масла… Партийные вожаки в жестоком напряге: день и ночь остужают горячие головы. В каби­нетах, красных уголках, на собра­ниях твердят заученные фразы: НЭП – новая экономическая по­литика. Задача – победить разруху и голод. Для того замена продраз­вёрстки продовольственным на­логом – чтобы не выметать у кре­стьян всё зерно подчистую, чтобы им было что сеять и на что жить. Для того – сдача в аренду пред­приятий и фабрик, хотя бы даже и бывшим собственникам, – пусть восстанавливают на свои средства, запускают цеха, которые заграбле­ны и разбиты ещё с Гражданской. Для того – хозрасчёт на государ­ственных предприятиях, полная свобода для мелкого частника и сво­бода торговли – чтобы уйти от урав­ниловки и карточек, восстановить товарно-денежные отношения…
ЗА СПИНОЙ «СТЕНЬКИ РАЗИНА»
– Выходит, назад к капитализму? Может, тогда Крестовниковых вер­нём, Алафузовых, Стахеева, снова будем на них горбатиться, – ехидно замечает подкованный пролетарий.
– А вот этого не допустим! – бьёт кулаком по столу партийный ли­дер. – Крупные предприятия никто врагам революции не отдаст, не для того кровь проливали…
И правда, мыловаренный завод и свечной завод Крестовниковых, Паратские мастерские, Порохо­вой завод, Бондюжский химзавод и другие промышленные «гиганты» того времени остаются в руках го­сударства, объединяются в тресты… Верность новой власти, идеям со­циализма должна продемонстри­ровать и масштабная идеологиче­ская акция: из названий фабрик и заводов исчезают фамилии быв­ших хозяев. «Правлением союза кожевенников закончена кампания по переименованию государ­ственных предприятий, входящих в Кожтрест, сданных в аренду, – со­общает народу газета. – Предпри­ятиям даны следующие названия: завод бывший Алафузовых – имени Ленина, фабрика «Поляр» теперь называется «Спартак», Глинкина – «Пугачёв», Шабанова – «Стенька Разин», Готлицера – «Коммунист», Наумова – «Освобождение труда», Салимджанова – «Кызыл Кунче». Нет больше и завода Крестовнико­вых – есть завод имени Вахитова.
Но идеи на голодный желудок плохо перевариваются. В Татарской республике к началу НЭП ситуация была катастрофической. 83 про­мышленных предприятия полно­стью разрушены или приведены в негодность ещё в Гражданскую. Объём производства, по сравнению с довоенным, сократился в пять раз. А тут ещё страшная засуха и неурожай 1921 года, когда от голода и тифа умерли более 218 тысяч человек, пустили под нож почти весь скот…

КАПИТАЛИЗМ ОТ БРАТЬЕВ ЖИГАЛОВЫХ
Казань всего четыре года спустя. Площадь рядом с Богоявленской колокольней больше не Рыбно­рядская – Кооперативная! Но за­правляют здесь не кооператоры. В частных лавках, на лотках, у раз­носчиков – всё, что душе угодно. Вам кирпичного чая – будьте лю­безны! Сельди – ради Бога! Махор­ки, ситца, кренделей? Пожалуйста, сколько захотите! А ещё, прицени­тесь – щипчики для колки сахара, резные трюмо от артели «Красный Октябрь», папиросы от «Курдима», меха от казанской фабрики «Кроль». Праздник жизни!
И главные на этом празднике – частники. Оборот частной торговли и в столице РТ, и в кантонах ещё два года назад в разы превышал оборот государственной и кооперативной торговли. Уже в 1923 году в Татарии работали более 15 тысяч кустарей. К 1927 году их было свыше 57 тысяч. Свободные от планов и управлен­цев, но предприимчивые и трудо­любивые, они производили около сорока процентов всей промышлен­ной продукции республики!
Частники, похоже, побеждают по многим фронтам. В аренду им сдают только мелкие предпри­ятия, лишь изредка – те, что покруп­нее. Но производительность труда на их заводах, как правило, выше. Братья Жигаловы, взявшие в аренду два кожевенных завода, над госу­дарственными конкурентами Тат­кожтреста откровенно надсмехают­ся: выработка у нэпманов в два раза больше, да и качество – не сравнить. У Якобсона и Готлицера, которым большевики дозволили арендо­вать их же бывшие собственные предприятия, – та же тенденция. У нэпманов Даутова, Латыпова, Сайдашева – один в один…
Частникам полагаются льготы? Как бы не так! Братья Жигаловы, Якобсон, Готлицер и другие нэпманы, взявшие в аренду коже­венные, мыловаренные заводы, табачную фабрику, типографию «Труд», кирпичный завод и дру­гие предприятия, подписывают жёсткие договоры. Во-первых, для начала обязаны крупно вло­житься – чтобы запустить убитое производство. Во-вторых, исправно вносить арендную плату. В-третьих, сдавать государству до 20 процен­тов продукции. Некоторые, соглас­но договору, обязаны обновлять станки и оборудование, наращивать мощности. Себе на будущее? Срок договора – не больше пяти лет.
– А что дальше? – наверняка спра­шивает нэпман арендодателя.
– Дальше? ГПУ разберётся, – мыс­ленно отвечает партиец-управле
нец. И доброе лицо его расплыва­ется в улыбке.
В 1925–1926 годах только восемь арендованных кожевенных заводов дали республике 575 тысяч мелких кож. Все заводы Таткожтреста – ме­нее 300 тысяч.
Ну как, спрашивается, в такой ситуации отстаивать идеи мировой революции?


«ЗА ХОЗОБРАСТАНИЕ И УКЛОН К СОБСТВЕННОСТИ»
Документальное свидетельство эпохи НЭП в Татарстане – журнал «Коммунистический путь». В ок­тябрьском номере за 1924 год здесь публикуется список исключённых партколлегией ОКК членов партии. Самое любопытное – это графа «За что исключён». Можно, например, узнать, что один из бывших това­рищей изгнан из большевистских рядов «за хозобрастание и уклон к собственности». Время сохранило и другой интересный документ – текст выступления партийного работника средней руки: «Общее улучшение жизни, углубление в личную жизнь, забота о личном материальном обеспечении при­вели невыдержанных товарищей к обзаведению собственным хо­зяйством, к приобретению домов, лошадей и прочей собственности, ненужной и несвойственной ком­мунисту в условиях пролетарской революции. В связи с этим при­шлось констатировать разобщён­ность и замкнутость некоторых членов партии, когда они, отработав положенное время, стали уделять своим личным, семейным инте­ресам в гораздо большей степени, чем следует».
«Шальные» деньги у нэпманов, хорошие заработки у тех, кто на них пашет. А тут ещё буржуазные раз­влечения, способные вскружить голову нестойкой части пролета­риата… Ясно, что даже в специ­фических условиях НЭПа партия не может допустить, чтобы у про­летариата притупилось чувство классовой ненависти и проснулась любовь к личной собственности. Враги трудового народа, пусть и вы­таскивающие из глубокой ямы эко­номику страны, не перестают быть врагами. Нужна усиленная пропа­ганда большевистских идей, нужна умная и ежедневная агитация.
Партийный журнал в этом деле незаменим. В Татреспублике ещё 1 декабря 1920 года увидел свет «Вестник областкома РКП ТССР» (с него начинается история журна­ла «Татарстан». – Прим. ред.), орга­низатором и первым редактором которого стал первый секретарь обкома партии Александр Таняев. С сентября 1921 года журнал стал называться «Спутник агитатора», а уже два месяца спустя – «Комму­нистический путь». Этот печатный орган обкома РКП (б) и Главполит­просвета Татреспублики выходил в самый расцвет НЭПа…

ГЕРОИ НЕ НАШЕГО ВРЕМЕНИ
Но даже партийное слово, не под­креплённое делом, – всё равно, что банкир без капитала. В нездо­ровой конкуренции с частником го­сударство отступать не собирается. «К экономической борьбе… ни один рабочий и крестьянин не может и не должен относиться безразлично и стоять в стороне», – подогревает в массах соревновательный дух га­зета той поры.
Соревновательный дух просы­пается. На государственных Бон­дюжском химзаводе, заводе имени Вахитова, Васильевском стекольном «Победа труда», в Паратских мастер­ских – тоже рост производительно­сти труда. Бондюжский химзавод становится одним из крупнейших и передовых предприятий страны – даёт треть всех химической про­дукции СССР. На госпредприятиях почти нет уравниловки, но трудятся здесь не только за деньги – ещё и за идею.
В республике строятся электро­станции (по ленинскому плану электрификации), а значит, появ­ляется возможность наращивать действующие мощности, строить новые предприятия. Начинает работать и эксклюзивное оружие большевиков – система мораль­ного поощрения. Лучшие рабочие
теперь получают звание «Герой Тру­да». Первыми – литейщик Государ­ственного завода Владимир Бобров, печатник Ибатулла Гизатуллин, ма­шинист электростанции Георгий Герасимов… За 1920–1926 годы это звание было присвоено 550 рабо­чим.
Партия всё время ненавязчиво напоминает, кто теперь в стране истинный хозяин жизни.

МАВР СДЕЛАЛ СВОЁ ДЕЛО…
Казань, 1927 год. Город теперь не узнать. На улицах, как до рево­люции, снова трамвайные трели. Вагоны бегают от Суконки до Устья, от Академической – до завода име­ни Вахитова… В Заречье, в слободу Восстания, пустили автобусы. Гро­моздкие «фиаты» пугают лошадей – раньше автобусов в городе никогда не было. А на Нижнем Кабане под­нялось красное кирпичное здание новой электростанции – детище электрификации, гордость города. Теперь даже на рабочих окраинах – не только керосиновые коптилки. Да что Казань – уже и в Нурлатах, в селе, что в 30 км от Зеленодольска, есть своя электростанция …

Если к 1925 году объём про­мышленного производства в Та­тарии достиг семидесяти процен­тов довоенного уровня, то уже в 1927‑м – значительно его пре­высил. НЭП и частный капитал сделали своё дело – восстановили разрушенную экономику, накор­мили страну. Россия, в которой ещё недавно умирали от голода целые деревни, в 1927‑м продала за границу три миллиона тонн хлеба. Что дальше? А дальше, как цинично изрёк товарищ Сталин, новая эко­номическая политика была «отбро­шена к чёрту». За ненадобностью. В Татреспублике «взяли по козы­рёк»: здесь уже в 1927 году были конфискованы в пользу государства 30 частных и арендных кожевенных заводов. К 1929 году частный сектор в торговле уменьшился до 29 про­центов, в промышленности – до ше­сти. Через год он был ликвидирован. Со здоровой конкуренцией было покончено.
Нэпманы? С ними наверняка разобралось ГПУ. Своих воспоми­наний потомкам они почти не оста­вили.
 
 
 
ЕЩЕ БОЛЬШЕ МАТЕРИАЛОВ ОБ ИСТОРИИ ТАТАРСТАНА НА САЙТЕ 100-ЛЕТИЯ ТАССР