Последний снимок Второй Мировой

1945 год. Подписание акта капитуляции Японии на линкоре «Миссури».

По заданию редакции «Правды» я в первые же дни войны выехал на Восточный фронт. Там запечатлел многие исторические эпизоды. Снимал прорыв линии Хутоу в Маньчжурии, разгром Квантунской армии и, наконец, фотографировал советское знамя, поднятое нашими воинами над Электрическим утёсом в Порт-Артуре.

Уже в сентябре Япония должна была подписать Акт о безоговорочной капитуляции. И редакция «Правды» командировала меня в Токио. Процедура подписания Акта о капитуляции должна была происходить на борту американского линкора «Миссури», который стоял в Токийском заливе. Запечатлеть это событие 2 сентября 1945 г. прибыло около 200 корреспондентов различных стран мира.

Всем указали места для съёмок. Советских журналистов поставили в 70 метрах от стола, где будет подписываться Акт о капитуляции. Я пришёл в отчаяние. Телеобъектива у меня не было. А это значит, что съёмка обречена на провал. Передо мной была проблема: если я не сфотографирую капитуляцию, редакция вынуждена будет печатать снимки английских или американских агентств. Этого нельзя было допустить. Нужно искать выход.

Я предложил Николаю Петрову, корреспонденту «Известий», отправиться на поиски лучшей точки для съёмки. Чтобы добраться до лучшей точки, надо пройти три цепи охраны. «Как ты думаешь пройти сквозь полк американских солдат?» – «Пойдём, увидишь! Я изучил психологию этих солдат», – уверенно сказал я. «Нет, это неудобно. Ведь отсюда ты всё равно не сделаешь хорошего снимка». – «Пойдём! – настаивал я. – Попробую снять». – «Разгуливать по военному кораблю, да ещё американскому, нам не позволят. Нет, не пойду», – решительно отказался Петров. «Как знаешь», – сказал я и пошёл.

Приблизившись вплотную к молодому парню из охраны первой цепи, я решительно протянул ему зажатую в руке банку чёрной икры. Он умылся, посторонился, пропуская меня, и сказал: «О’кей».
«Джим!» – негромко крикнул он товарищу из второго кольца по оцеплению, показывая банку, и кивнул в мою сторону. «О’кей», – посторонился Джим и, подхватив банку, пропустил меня вперёд. «Теодор!» – крикнул он стоявшему в третьей цепи охраны.

Лучшее место для съёмки занимали корреспондент и кинооператор одного из американских агентств. Специально для них у борта была сделана удобная площадка. Я сразу оценил место и подался на площадку. Вначале заокеанские коллеги встретили меня недоброжелательно. Но вскоре мы уже хлопали друг друга по плечам, как старые друзья. Этому способствовал запас в моих необъятных карманах банок с чёрной икрой и водки.

Нашу оживлённую беседу прервали два американских офицера. «Сэр, прошу вас удалиться на места, отведённые советским журналистам», – вежливо предложил мне один из них. «Там неудобно снимать!» – «Прошу, сэр!» – настаивал офицер. «Я хочу снимать здесь!» – упрямился я.
«Здесь нельзя, сэр. Прошу!» – «Почему отсюда можно снимать американским корреспондентам и нельзя нам?» – спросил я. «Это место закуплено американскими агентствами, сэр, – отвечал офицер. – Они оплатили за него 10 тысяч долларов. Прошу, сэр!»

Офицер начинал сердиться. Вот он, капиталистический мир с его законами, подумал я. У них властвует золото. И им наплевать, что я представитель народа и страны, сыгравшей решающую роль в этой победе. Но что я мог сделать? Офицеры чувствовали себя хозяевами на своём корабле. И моё сопротивление их только злило.

«Если вы немедленно не уберётесь отсюда, – сказал старший по званию, – то будете выброшены охраной за борт! Я ясно выражаю свои мысли, сэр?»

Дело принимало такой оборот, что можно было нежданно-негаданно выкупаться в Токийском заливе. Главное, будет упущен момент – нужный, неповторимый, исторический момент. Что делать?

Я не хотел сдаваться, отступать перед ними. Неужели я пролетел 12 тысяч километров только для того, чтобы мне американские солдаты устроили ванну? Нет! Надо искать выход из положения.

Я озирался по сторонам. В это время к столу, где будет подписываться Акт о капитуляции, мимо меня шли представители союзных стран. Я увидел, что на борт поднимается делегация Советского Союза, которую возглавляет знающий меня генерал-лейтенант Кузьма Николаевич Деревянко.

Я прорываюсь сквозь цепь охраны и бегу ему навстречу. Пристраиваюсь и, шагая рядом, шепчу: «Мне не дают место для съёмки, съёмка обречена на провал!» Деревянко, не оборачиваясь, тихо говорит: «Следуйте за мной».

Я шагаю по палубе с делегацией Советского Союза. Американские офицеры идут сзади, не упуская меня из виду. Навстречу Деревянко выходит глава американской делегации Макартур. Деревянко представляет советскую делегацию. «А это специальный фотограф Сталина Виктор Тёмин!» – говорит Деревянко.

«Где вы хотите встать для съёмки?» – обращается он ко мне. «Здесь!» – уверенно говорю я и показываю на площадку, где расположились американские коллеги. «Надеюсь, вы не возражаете?» – обращается Деревянко к Макартуру. «О’кей», – отвечает тот и знаком руки как бы отсекает от меня следующих по пятам за мной, но держащихся на расстоянии тех двух офицеров.

Я смотрю на них иронически и торжествующе. Жест Макартура понят ими правильно. Они отдают честь и уходят. А я забираюсь на подмостки и становлюсь прямо напротив стола, где будет подписываться Акт капитуляции. Я доволен: у меня всем точкам точка!

Корреспонденты всей прессы ошеломлены. Они бы с удовольствием последовали моему примеру, но поздно: начинается церемониал. Никому из наших корреспондентов, как я и предполагал, снять это событие с той точки, где их поставили, к сожалению, не удалось. Николай Петров снимал с помощью телеобъектива, но остался недоволен снимком.

Мой снимок напечатала «Правда». Редколлегия отметила мою находчивость, оперативность. Премировали меня. Снимок хвалили мои коллеги. Позднее он вошёл во все военные сборники, в один из томов «Великая Отечественная война».

Но я был доволен по другому поводу: это был последний снимок войны!

Виктор Тёмин, фотокорреспондент газеты «Правда»