Рафаэль Мустафин - очень личное

 
С его лёгкой руки в 1991 году журнал, который тогда назывался «Коммунист Татарии», получил новое имя – «Татарстан». Параллельно с работой в журнале Рафаэль Ахметович преподавал в Казанском университете. Учил будущих журналистов писать в жанре «очерк». Выпускники самой счастливой группы под номером 1313 (1987–1992 годы учёбы) поделились своими воспоминаниями о тех увлекательных занятиях.
Рафаэль Ахметович учил нас писать очерки. Рассказывал какие‑то истории из жизни, а потом зачитывал, показывал, как та или иная история «переселялась» на бумагу. Как превращалась из устного рассказа, байки в литературное, иногда в художественное произведение. Темы приветствовал любые и искренне восхищался тем, что мы написали. А писали мы кто во что горазд: «Записки проводницы», «Раскрытие темы взрослой преступности в детской литературе», «Тающие облака. История будущего романа», «Сердце чекиста со стажем», «Капитуляция человеческой гордости», «Вечная молодость колхозного поля»… Как вам? Вот и Рафаэлю Ахметовичу тоже нравилось – с любопытством читал он всё, что выходило из‑под пера его учеников.
– Я приехала в Казанский университет из Пензы. Знала Мустафина как известного татарского писателя, – вспоминает Индира Дунаева, сотрудник пресс-службы Совета Федерации. – Он для меня был человеком-легендой, я ещё в школе, на праздниках, с выражением декламировала стихи Мусы Джалиля, читала всё, что писал о нём Мустафин, он же был джалилевед. Поэтому я была потрясена тем, что он у нас будет преподавать! И была смущена, когда, прочитав мои очерки, которые я публиковала на практике в Пензенской районной газете, Рафаэль Ахметович сказал, что они ему очень понравились, и стал меня спрашивать, как равную, как коллегу: «А каков ваш творческий метод?»
– Всё лето я проработала в студотряде – проводницей в фирменном поезде «Казань – Москва», – рассказывает Лариса Усманова, журналист, востоковед, астропсихолог. – О чём и написала свой очерк. Рафаэлю Ахметовичу моё произведение понравилось, он назвал его журнальным, и я, захваленная им, бегом понесла свой опус в журнал «Идель», где его, к моей радости, сразу же опубликовали.
А один «очерк» Рафаэль Ахметович оставил себе. «Это же про меня?» – спросил он, прочитав и грустно улыбнувшись. Свернул аккуратно листочек и, расписавшись в чьей‑то зачётке, положил его в портфель.
О том моменте все благополучно забыли, довольные похвалой главного редактора журнала «Татарстан» и закрытой зачётной сессией.
Через несколько лет, в 2010-м, накануне празднования очередной годовщины Победы, тот листочек неожиданно всплыл. Рафаэль Ахметович принёс его в редакцию «Татарстана», где продолжал работать, вытащил из портфеля и попросил меня набрать текст на компьютере. И я узнала тогда историю его военного детства – он нам рассказывал её на лекции, а кто‑то из наших сотворил из неё очерк. Вернее, пытался сотворить – рукописный текст был скорее похож на расшифровку-заготовку будущего очерка. Отрывки, воспоминания, мысли… Авторство указано не было. Так военное детство Рафаэля Мустафина осталось на моей флешке:
«…Война – страшная вещь. Особенно для детей. Даже если эти дети не на фронте. Потому что, кроме фронта, есть ещё голод, холод, разлука с родными… И неравенство, которое в сложные времена обнажается до безобразия.
Отец мой окончил Военную академию и поэтому с первого дня был на фронте. Уже 24 июня 1941 года Ленинградский военный округ, где мы жили, был преобразован в Северный фронт. Сначала было решено эвакуировать детей командного состава. Мама собрала в узел мои вещи, взяла меня за руку, и мы побежали на вокзал. (Узел – это платок или простыня, куда складывают вещи, завязывают его узлом и за этот узел несут. Такой прообраз чемодана). Так вот. На вокзале мама посадила меня в вагон, к другим детям, а сама осталась на перроне. Но я боялся уезжать один, постоянно выбегал из вагона и со слезами возвращался к маме. И мама не выдержала, забрала меня домой.
А на следующий день вышел новый приказ об эвакуации детей уже вместе с родителями. То есть мои слёзы были не напрасны.
…Нас повезли в Оренбургскую область. Ехали мы семнадцать дней. Свет в поезде не включали в целях светомаскировки. Но днём всё равно попадали под обстрелы вражеских самолётов. Эшелон останавливался, люди выбегали и падали на землю, в грязь лицом, в канаву… Я помню, как рвались бомбы, свистели металлические осколки, плач, визг, шум… Мы с мамой лежим в овраге, она накрыла меня своим телом, и мне уже не так страшно. Хотя вокруг продолжали взрываться бомбы и кричать испуганные, раненые люди… Тот ужас, который невозможно забыть. И не знаю, что страшнее было тогда – эти бомбёжки или голод. Продукты у людей быстро закончились… Мама делилась продуктами со всеми, потом мы сами стали голодать. Мама меняла вещи на картошку. Поменяла и свои золотые часы…
Наконец мы доехали до станции Абдуллино. Там жил с большой семьёй брат нашего дедушки. А тут ещё мы с мамой, а мама на пятом месяце беременности. Мы без еды и без одежды. Бедность была ужасная. В декабре родилась моя сестрёнка. Её не во что было даже пеленать. Мама порвала свою юбку и в этот кусок заворачивала сестрёнку. Помочь ей я мог только одним – учиться на «отлично». И я учился.
…В начале 1942 года в Абдуллино на санях приехал мой дедушка Тухватулла, чтобы увезти мою маму с новорождённой сестрёнкой в родное село моего отца. В Новомусино. А меня – третьеклассника – оставили, так как мне надо было учиться в школе. Ведь я раньше учился на русском языке, а в Новомусино была только татарская школа.
К дедушке меня отвезли только когда учебный год закончился. Весной. И мама решила больше со мной так надолго не расставаться – через три километра было русское село Николаевка, там была русская семилетка, там я жил зимой на квартире, а осенью и весной ходил пешком домой. Однажды в мартовскую распутицу отморозил ноги – порвались крепления от колодок. Так и дошёл до дома босиком. Колодки? Колодки – это деревянные дощечки. Их привязывали к лаптям, чтобы они не размокали в мокром снеге, в лужах. Такая обувь была в войну. Что такое лапти, надеюсь, знаете.
…Как все дети, я особенно остро реагировал на неравенство. Особенно это ощущается, когда ты голоден. Есть хотелось всегда, особенно в школе, когда видишь, что дети колхозного завхоза на наших глазах жуют куски жирного мяса. А мы уж несколько лет хлеба в глаза не видели… Питались одной жидкой затирухой, и всех нас от голода ветром шатало.
Мне всегда хотелось узнать: почему такая несправедливость? Почему одни – богатые, другие – бедные? Одни – сытые, другие – голодные? Почему одни погибают, защищая Родину на фронте, как мой отец, а другие живут припеваючи в тылу, как наш завхоз? Вас, наверное, тоже мучают эти вопросы. С ними я приставал к дедушке. А он мне всегда очень мудро расставлял всё по местам:
«Когда Аллах создавал этот мир, он создал семь жирных коров и семь тощих коров, семь сытых баранов и семь голодных баранов. И так всех божьих тварей. Даже из неживых созданий, посмотри: семь толстых брёвен и семь тонких жердей… Не равна травинка камню своей крепостью. Не равна змея соколу своим умением летать. Не равен дурак умному своим умом. Вот и бедный не может сравняться с богатым своим имуществом». Понял? Я тогда понял.
А вы поняли?»
 
 
Татьяна Вафина