Сто лет назад в декабре...

Вроде он и не прячется, но подкрады­вается незаметно. Вроде его ждёшь, но всякий раз он застаёт врасплох. Каждый год 31 декабря он сваливает­ся на нас, потрясая, как снежный ком, и обещая что‑то лучшее. Часы на Спасской башне, замедляя ход, терпе­ливо ждут, когда наполнятся бокалы.
Наконец, гигантские золотые ножницы смыкаются и отрезают старый год от ленты современности, отправляя его в архив. Пробка шампанского бьёт в люстру, а пузырьки – в голову… Свежо пахнет лесом из угла, мандаринами – со стола, а в распахнутую форточку уже протискивается настырный мальчик с циферками на новой шапке.
Корни у главной приметы наше­го горячо любимого праздника – новогодней ёлочки – христиан­ские. Но со временем Вифлеем­скую звезду сменила советская пятиконечная, а теперь на макуш­ку насаживают либо серебристую сосульку, либо её вообще остав­ляют голой. Религиозно-полити­ческая подоплёка сошла на нет. Но осталась сказка со своими добрыми персонажами…
В антикварной лавке кол­лекционера Кирилла Пономарёва, доверху забитой артефактами канувших в Лету эпох, робко выглядывают из‑за бронзовых часов и строй­ных «античных» ваз потёртые Деды Морозы, самому молодому из них – лет семьдесят.

Самый старый Дед Мороз из коллекции Кирилла Пономарёва
 
ТЕПЕРЬ ОНИ НА ПЕНСИИ
Подумать только, сколько ра­дости успели эти дедушки при­нести за свой долгий век казан­ским ребятишкам, сколько взоров они собирали за одну новогод­нюю ночь, когда в них верили, на них молились! И тогда чудо спешило к подъезду, хрустело снежком, облитым золотым лу­чом из фонарного бокала, дёргало дверной колокольчик и делало людей немного счастливыми – наяву, но чаще во сне… Мешок‑то маленький, на всех не хватает! Поэтому, когда ребёночек под­растал, он начинал подтрунивать над старичком с бородой из ваты.
Как отмечали Новый год до ре­волюции, мы можем узнать из ли­тературы. Там всё подробно за­протоколировано! У Антона Пав­ловича Чехова есть язвительный рассказ под названием «Ёлка», где раздача подарков приобретает философский смысл:
«Высокая, вечно зелёная ёлка судьбы увешана благами жизни... От низу до верху висят карьеры, счастливые случаи, подходящие партии, выигрыши, кукиши с мас­лом, щелчки по носу и проч. Во­круг ёлки толпятся взрослые дети. Судьба раздаёт им подарки...
– Дети, кто из вас желает бо­гатую купчиху? – спрашивает она, снимая с ветки краснощё­кую купчиху, от головы до пяток усыпанную жемчугом и брилли­антами... – Два дома на Плющихе, три железные лавки, одна пор­терная и двести тысяч деньгами! Кто хочет?
– Мне! Мне! – протягиваются за купчихой сотни рук. – Мне куп­чиху!
– Не толпитесь, дети, и не вол­нуйтесь... Все будете удовлетво­рены...». И т.д.
– Современные Деды Моро­зы стали похожи на заморского Санта-Клауса, – сетует Кирилл Николаевич, – но у нас ведь есть свой, родной и подзабытый. Са­мый почтенный из сохранив­шихся в антикварной лавке –это дореволюционный, сделанный из папье-маше. Облик явно по­заимствован с иконы Николая Чудотворца: седая борода и усы, только художник праведную хмурость заменил добродушной улыбкой. Посмотрите, какой де­душка живой получился! Уже не православный святой, а наш русский смекалистый мужичок в белом овчинном тулупе. Щёки от мороза горят, борода как буд­то снежком покрылась и пес­цовым воротником ниспадает. Глаза лукавые. В своей избушке, укрытой еловыми лапами, он ве­черами игрушки мастерил и вот вышел к ребятишкам – поздра­вить с Рождеством Христовым. Каждая деталь тонко выписана. Такое ощущение, что Деда Моро­за расписывал иконописец бели­чьей кистью. Можно долго раз­глядывать и восхищаться этой ручной работой. Скульптурка, согретая руками неизвестного мастера-артельщика, получилась гораздо ёмче, чем изначально замышлялась. Это уже не про­сто сказочный герой, это образ хранителя народной мудрости и традиций.
Разглядывая Деда Мороза, чему ещё можно подивиться? Тому, как Россия быстро адапти­рует, а лучше сказать по-русски, прилаживает всё иностранное и превращает чужое в своё. Вет­ви палестинской пальмы стали у нас пушистой ёлкой, Николай Чудотворец из турецкого Дем­ре превратился в Деда Мороза, мутная Иордань была заменена на прозрачную купель в про­руби, напыщенные библейские имена упростились до неузнава­емости: Иоанн – в Ивана, Иеремия – в Ерёму и т.д. Как будто бы невидимая рука мастера-са­мородка обтёсывала замысло­ватое заморское, переделывая в простое российское.




НА ЁЛКЕ – ТАНКИ И СПУТНИКИ
Кирилл Николаевич достаёт из коробки советские ёлочные игрушки из цветного стекла с се­ребристым напылением. Носталь­гические! Их хранили, обложив ватой, которая изображала на ело­вых ветках мягкий снег. Процесс украшения ёлки – радостный, обычная комната сразу приоб­ретала таинственное мерцание. Взрослые заходили и поглядыва­ли с восхищением. Что‑то в душе размягчалось.
Тема игрушек соответствовала эпохе. Огромная ёлка, которую устанавливали в Дворянском со­брании Казани накануне Первой мировой войны, была вся сплошь увешана солдатиками, пушками и крейсерами – под стать патрио­тическим настроениям населения. Кстати, была такая традиция – при­сылать на главную ёлку Казанской губернии от каждой гимназии и училища по одной, но огром­ной игрушке, сделанной вручную.
Ёлочная игрушка обязатель­но отражала события в стране. Как только в небе России появи­лись аэропланы и лётчики стали героями, тут же игрушки на эту тему украсили еловые лапы. Со­ветские времена не исключение. Ёлки то запрещали, то разрешали, но в конце концов, отбросив ре­лигиозную подоплёку, они стали «мягкой и пушистой» пропаган­дой в руках властей и помогали в воспитании подрастающего поколения. Дети развешивали красноармейцев в будёновках, та­чанки-ростовчанки и мечтали по­скорее вырасти и стать в суконные ряды РККА (Рабоче-крестьянская Красная армия). Во время Великой Отечественной войны на ёлку ве­шали автоматчиков, танки, истре­бители и даже «Катюши». Когда осваивали целину, в моду вошли тракторы, когда космос – спутни­ки, ракеты и космонавты в ска­фандрах. Сегодня лесную красави­цу украшают разноцветные шары, снежинки и фонарики. Никакой политики! Но песенку наши дети старую поют, написанную в далё­ком 1903 году поэтессой Раисой Кудашевой. Это гимн российского Нового года:
В лесу родилась ёлочка,В лесу она росла,Зимой и летом стройная,Зелёная была.
«СПЕШИМ ВАС ПОЗДРАВИТЬ…»
Получив открытку, её читали домочадцам вслух, затем ставили под стекло в буфет или пришпи­ливали веером вокруг настенного календаря. После праздника уби­рали в пухлые семейные альбо­мы. Бывало, татарские бабушки ими стены украшали, даже вокруг старинного шамаиля приклеивали. Красиво же!
В коллекции Кирилла Поно­марёва есть новогодние и рож­дественские открытки, многие надписаны. Марки трёхкопеечные проштампованы. Значит, посла­ния были доставлены и порадовали адресата. Вот, например, открытка с игривой девушкой у нового теле­фонного аппарата (впечатляющая новинка техники), она ухватила сразу две трубки, видимо, поздрав­ляет одновременно пару своих же­нихов. Такой юмор!
Отправили её в Казань из Нижне­го Новгорода 22 декабря 1914 года, а через два дня доставили Ивану Спиридонову на улицу Гости­нодворскую (ныне Чернышевского) в магазин Гутмана.
«Здавствуйте дорогой наш това­рищ Иван Спиридонович и Евдокия Лаврентьевна и детки ваши Вера и Поля. Спешим мы вас поздравить спраздником рождеством Христо­вом. Ижелаем встретить врадости и добром здоровие ещё всяком бла­гополучие. Ещё поздравляем вас с покупкой дома. Ваш  (неразб.) Фёдр».
Грамотность писавшего была на уровне двоечки, но с тех пор люди не очень‑то поднаторели в области правописания, доста­точно посмотреть на эсэмески и со­общения в «Ютубе» и «Инстагра­ме». Появление техники упрощало жизнь. Даже телефонные аппараты значительно сокращали количество праздничной корреспонденции. Уже не надо было выбирать в книж­ной лавке открытку, придумывать оригинальное пожелание, загля­дывать в орфографический сло­варь, старательно выводить буквы с завиточками, достаточно было набрать номер и громко поздра­вить. Так что эпистолярный жанр был уже тогда приговорён, а могилу письмам и открыткам вырыли мо­бильник и интернет.
– На большинстве дореволю­ционных открыток стоит золотое тиснение «Съ Рождествомъ Хри­стовымъ», реже встречаются те, которые поздравляют «Съ Новымъ годомъ» без религиозной подоплё­ки, – говорит Кирилл Николаевич, раскладывая, как пасьянс, свою но­вогоднюю коллекцию. – Однако широко смену года не отмечали. В ночь с 31 декабря на 1 января, взбив пуховые подушки, казанцы отправлялись на боковую. Пра­вославные шумно праздновали лишь Рождество с 6‑го на 7 января. При храмах делали еловые шала­ши, а в них – снежные вертепы. Иногда выпиливали большие ле­дяные кресты. Завершалась рож­дественская неделя благотвори­тельными вечерами, на которых устраивались лотереи и жертвова­лись значительные суммы в пользу нуждающихся.
 Игрушки 50-х годов.
 Деды Морозы из коллекции Кирилла Пономарёва.

Новогодний пакетик. Предположительно, 1965 г.
 

Игрушки 50-х годов.
 
Народную ёлку устанавлива­ли в парке «Чёрное озеро». Тог­да не пытались сделать её выше и круче тех, что стояли в городских садах других губернских городов Российской империи, просто стара­лись устроить праздник для небо­гатых людей с нехитрыми забава­ми: русскими горками, качелями, ледяной крепостью, которую надо было взять, скоморохами, бала­ганом с Петрушкой и Городовым, чайными столами с самоварами и горячими пирожками – копей­ка штука. Под ёлкой играла гар­монь, и всем было весело. Кстати, на народных гуляниях спиртным торговать было запрещено. Только чай из трав и сушёных ягод. Но ве­селье само опьяняло!
В советские времена гражда­нам также настойчиво старались привить культуру пития. Любой праздник, даже такой семейный, как Новый год, являлся обществен­ным мероприятием, и встретить его предлагалось совместно в кафе с политически правильными то­стами – под присмотром трезвого парторга. Но это не прижилось. Всех тянуло к своему тазику с ви­негретом и бутылке «Советского шампанского» с переходом на ле­дяную «Московскую». Ну а когда появились первые «Голубые огонь­ки» с Муслимом Магомаевым, Ла­рисой Мондрус, Аидой Ведищевой, Валерием Ободзинским, Майей Кристалинской и Эдуардом Хи­лем, люди выбегали во двор, чтобы только в новогоднем снегу друг дружку извалять, и обратно бежали за стол.
Это был один-единственный праздник для народа, не окрашен­ный в кумачовый цвет. Зимний, но такой тёплый!