Со столетием, врач и солдат!

Она в порядке. «Энергичная пожилая дама, сохранившая осанку и привлекательность. Посетительница концертов, член Общества Книголюбов, автор ярких мемуаров», − сказал о ней друг юности профессор хирург Алексей Андреевич Агафонов. Она родилась 28 июля 1923 года в Сарапуле. Папа, Яков Иванович, работал бухгалтером Казанского фармацевтического завода. Мама, Александра Вавиловна, воспитывала дочерей. В последние годы Софья Яковлевна стала плохо слышать, и больше общается эпистолярно. Это ей несложно, слог безупречный, поскольку с детства − книгочей.

Агафонов посвятил Софье Яковлевне рассказ «Мой друг рядовая Порсева». Порсева опубликовала в 2013 году книгу «Из вихря вальса в полымя войны».

Из рассказа А. А. Агафонова

В образцово-показательной казанской школе №19 имени Белинского обучаются дети партийно-административной элиты и интеллигенции. Подруга моей старшей сестры Софиша, так друзья ласково называли Софью Порсеву, часто бывала в нашем доме. Всеобщая любимица, ладная, привлекательная, подвижная она умница и отличница во всём! Доброжелательность, веселость, светловолосость и вся стать русской девушки делают её прекрасной, «глаз не оторвать». Школа окончена на пятёрки. 

Из воспоминаний С.Я. Порсевой

СВАДЕБНЫЙ ПОДАРОК

Вернувшись с фронта, мне захотелось пройтись по улицам ушедшего детства − Ульянова, Маяковского, Бутлерова, Комлева-Муштари. На Маяковского впервые повстречала довоенного знакомого, одноклассника Руву. На фронте он не был: в детстве хулиганы лишили его глаза, бросив комок замёрзшей глины. Он не отпускал меня, с интересом расспрашивал о моих боевых днях, кто жив, кто погиб, что да как.

− Да что же мы стоим? Пойдём к нам…

Я смущенно оглядела свою выгоревшую гимнастёрку и приостановилась…

− Пойдём, пойдём, мы с Таней поженились. Таня Агафонова из нашего класса, мы все трое знакомы с детского сада. Отец Тани профессор, его имя носит инфекционная клиническая больница в Казани.

− Пойдём, я тебе покажу мой свадебный подарок Тане.

Я пошла, заинтересовавшись свадебным подарком, предполагая кольцо, бусы…

− Софа, извини, у нас в квартире чемоданы, ящики. Папа, защитив докторскую, получил кафедру терапии в Сталинграде, квартиры нет, с мамой живут в общежитии. Будет квартира, я обязательно заберу Таню в Сталинград, а пока она у родителей на улице Вишневского, а я здесь.

Рува и Таня уже врачи, окончили Медицинский институт, а я – никто… Рува открыл крышку пианино и запел романс «Как соловей о розе…». В школе он тоже иногда пел.

− Вот мой свадебный подарок Тане. Меня до слёз зачаровала дивная мелодия, после ужасов войны, педикулёза, мата точно приземлилась на планету благополучного своего милого детства. В годы войны я так тосковала о нём…

Рува сообщил, что музыку романса написал Тихон Хренников, слова поэта Щипачева. Рува ошибся, слова этого романса принадлежат юному поэту Павлу Антокольскому, погибшему на фронте, внучатому племяннику всемирно известного скульптора Антокольского, автору шедевров в белом мраморе скульптур Ивана Грозного и Петра Великого. Можете представить силу эмоционального воздействия на меня этого романса, услышанного от одноклассника более полвека тому назад…

Окончив романс, Рува пошёл меня провожать.

Софья Порсева – фронтовой радист.

Алексей Агафонов,  хирург, профессор Медицинского института, автор замечательных рассказов. 

О СЕМЬЕ АГАФОНОВЫХ

Романс «Как соловей о розе» растревожил меня, развязав склеротические узелки памяти. Объяснение Рувы в любви к Тане произошло это в старшей группе детского сада, нам было лет по семь. Рува запрыгнул на низенький детский столик и в присутствии всех детей громогласно заявил: «Я люблю Таню!» Мы все стали прыгать вокруг стола, хлопать в ладоши, кричать и дразнить: «Рувка – девчатник, Рувка – девчатник!» Воспитательницы в комнате не было. Реакцию Тани на это заявление не помню. Рува был шустрым, непоседливым малым, от него всё можно было ожидать…

После детского сада встретились в первом классе одной школы. Рува и Таня взялись за руки и сели за одну парту. Поженились после окончания медицинского института, прожили дружной семьей более 50 лет, воспитав троих внуков.

Профессор Андрей Федорович, отец Тани, был воистину народным целителем детей. Он излечивал меня от всех детских хворей, а я, капризничая, кричала маме: «Не надо мне Танькинова отца!»

Андрей Федорович был избран депутатом Верховного Совета впервые из врачей, ибо подавляющее большинство депутатов были из рабочих и крестьян.

Мама Тани, Вера Владимировна, работала врачом в школе, где мы втроём учились. Наша семья потеряла папу в 30‑е годы. Остались четыре сестры. Мне 10‑11 лет, старшим – 20-19-17, они учились в Университете и подрабатывали. Вера Владимировна в первое сиротское лето взяла меня подкормить на дачу в Займище. Большой Волги ещё не было. Близ деревни находились большие и малые озёра с лилиями и жёлтыми кувшинками. Младший брат Тани Алеша научил меня плавать. Ныне он хирург, профессор Медицинского института, автор замечательных рассказов.

Я шла по берегу озера, когда Алёша садился в лодку, и напросилась с ним за лилиями. Он согласился, лодка отчалила и понеслась вперёд. Я резко потянулась за далеко растущей лилией, лодка качнулась, и я очутилась в воде. Алёша тотчас спрыгнул, дно у него под ногами, воды доставала ему до подбородка, а мне с головкой… От толчка лодка отошла в сторону. Алёша подплыл, подал руку и, крича, приказал: «Работай изо всех сил руками и ногами, как плавают собаки, а то утонешь!» Энергично барахтаясь, я почувствовала, что можно держаться на плаву. Алёша помог забраться в лодку. Возвращаясь домой по деревне в мокром платье и сандалиях, испуганная, я продолжала плакать, причитая: «Алёшка-хулиган, чуть‑чуть меня не утопил, пойду жаловаться Вере Владимировне». По-детски вину за собой не признавала, вообразив, что Алёша хотел подшутить, нарочно качнул лодку. На самом деле Алёша не виноват, а плавать научил меня он!

Зимой в городе катались на санках недалеко от инфекционной больницы, где жили Агафоновы. В те времена за больницей кончался город, начиналась Калуга. Сейчас все застроено современными зданиями. Там были небольшие овражки, деревянные домики в три окошка Мы говорили: «Пойдём кататься на ямках». Катались не только на санках, а по обледеневшим дорожкам предпочитали съезжать на пальтишках. Возвращались с прогулки через вход на кухню с русской печкой. Встречала нас домработница тётя Вера. Она вытряхивала нам из валенок снег. Для просушки бросала на печку валенки, варежки, рейтузы, пальтишки – всё хоть жми! От массы вытряхнутого снега на кухне растекалась большая лужа. Вера ворчала: «Ох, не я мать, выпорола бы вас обоих!» Из русской печки доставала горшок пшённой каши и кормила нас. Запивали молоком. Ой, как было вкусно!

Вспоминаю день рождение Тани. Ей исполнилось 10 лет. Вера Владимировна подарила ей чёрную лаковую с палехской картинкой шкатулку для хранения ниток, иголок. На обратной стороне крышки Таня собственной рукой написала: «Мне уж 10 лет, а ума всё нет и нет!» Вот потеха была!!!

В те далекие дни на слуху у взрослых и детей были имена героев труда Стаханова и трактористки Паши Ангелиной, вырабатывающих 5‑10 кратные нормы. Алёше пришло в голову нарядить меня Пашей Ангелиной. Подведя брови углём, румяна маминой помадой, надев красную косынку, дал в руки часть изломанной лыжной палки – штурвал, руль трактора. Квартира у них была большая, часть проходных комнат можно было «пахать» по кругу: коридор, спальня родителей, кабинет отца, коридор, столовая, детская и опять по кругу. За трактористку держалась Таня, за ней Алёша, за ним двоюродная сестра детей Агафоновых Лялюка. «Трактор» периодически буксовал, звуковое сопровождение было за Алёшей. Утихомиривала нас мама Веры Владимировны Елизавета Федоровна, усаживала вокруг себя, заставляя вспоминать по очереди стихи Пушкина.

Фронтовые подруги: Порсева, Ледюкова, Тихонова

В школе Алёша хорошо рисовал. В большом зале, где мы отдыхали во время перемен, устраивались выставки его многочисленных этюдов, пейзажей. Алеша принимал горделивую позу, т.е. руки в боки, голова несколько откинута назад и произносил тираду: «Что мне Репин, что мне Шишкин, я – Агафонов!» Не подумайте о тщеславии, он был достаточно умён и понимал юмор, смешил девчонок.

В зрелые годы мы повстречались с Верой Владимировной в Детской ж/д больнице. Я ещё врач, Вера Владимировна уже пенсионер, несколько ночных дежурств в месяц. Раздеваясь с ней на вешалке, услышала в её сумке бренчание посуды и спросила, что это. Вера Владимировна поведала, что Алёша прооперировал тяжелого больного с серьёзным заболеванием в брюшной полости и попросил помочь его выходить. Больной был из отдалённого района, никто его не навещал. В сумке были баночки с бульоном и киселём. Алексей Андреевич не только умело и успешно оперировал неотложных больных, но и писал настоящие рассказы, рисовал, делал из веток деревьев «Балерин», «Леших», украшавших изгороди дач в Займище.

Школьные каникулы я образовательно и познавательно проводила в Москве у сестры Лиды и её мужа Сергея. Заранее закупались билеты в театры. Утром посещение Третьяковки, музеев Пушкинского, исторического, Л.Н. Толстого, Подарков Сталину, мемориальных квартир писателей и художников, выставок. За вечерним чаем делилась по просьбе Сергея Семёновича впечатлениями. Поэтому в музеях я внимательно прочитывала аннотации и старалась запомнить. Сергей Семенович ленинградец. В войну вся семья, − отец, мать, брат, сестра,− погибли от голода. Сережа мучился совестью, что не мог им помочь. Берия не разрешал покинуть в Сибири геологическую партию и выехать в Ленинград».

Из рассказа А. А. Агафонова

1941 год 22 июня – ВОЙНА! Софиша и ещё четыре подружки-одноклассницы добровольцами ушли на фронт. С собой взяли «Как закалялась сталь» Николая Островского, в трудные минуты читали и плакали. И − помогало. Ещё не подготовленные к самостоятельной жизни девочки из интеллигентных семей оказались на войне.

Из воспоминаний С.Я. Порсевой

В августе 1941 года нас 1000 человек отправили в Елабугу на курсы военных радистов НКО № 11. По окончании курсов из Елабуги держали путь на Кизнер, 80 километров до которого прошли пешком. Это было первое наше серьёзное и сложное испытание. Шли двое суток при температуре минус сорок градусов, ночевали лишь один раз, спали на покрытых сеном земляных полах. Среди нас были обмороженные, погибшие, однако об этом было приказано молчать под страхом смерти. В Кизнере нас посадили в товарный вагон, мы топили печи-буржуйки, чтобы согреться. Поезд направлялся на фронт, не останавливаясь в Казани. В Юдино была пересменка паровоза и обслуживающей бригады, и маме удалось передать мне оренбургскую шаль. Штаб фронта находился в городе Елец. Я служила в 307 стрелковой дивизии 3‑го Белорусского фронта. Участвовала в битвах на Курской дуге, в Пруссии за Кенигсберг. С 307 дивизией прошла Орловскую, Курскую, Брянскую области, Белоруссию, Польшу и Пруссию.

Из рассказа А. А. Агафонова

Началась армейская жизнь, с её безжалостной реальностью, неукоснительной дисциплиной и страхом смерти. Значительную часть времени, радист второго эшелона проводит в укрытии, под накатом брёвен, в норах и щелях. Связисты, нервные волокна Армии, от чёткости работы которых зависит Победа.

Перескажу наш разговор с Софьей Яковлевной в канун Дня Победы.

С.Я.Порсева: Особенно страшно при бомбёжке и обстреле. Землянка, как бы, оживает, приобретая некоторую подвижность. Чувствуешь тяжесть земли и бревен наката над собой. С потолка и стен сыплется земля, и небольшое пространство нашего пребывания вот‑вот исчезнет под обвалом!

Спишь на соломе, это уже хорошо. Укрываешься шинелью, распустив хлястик. На одну полу ляжешь, другой полой укроешься. Под голову – противогаз в металлической коробке. Накрываешь её белой портянкой. Нам выдавали портянки из белой мягкой ткани. Трусов не было. Мужчины и женщины носили кальсоны. О сложностях с физиологическими потребностями, говорить не буду. Возникали серьёзные конфликты с медиками, так как приходилось буквально подворовывать перевязочный материал. В первые полтора года практически не мылись, завшивили!

Поступает гневная депеша от высокого начальства: «От тифа гибнет бойцов больше, чем от ран!» Устроили помывку: отгородили пространство плащ-палатками, отгребли снег, застелили соломой, в бочке грели воду и выдавали по ведру горячей воды на человека. Я попросила выдать мне два ведра. Пригнали вошебойку, машину с прожарочной камерой. Вздохнули с облегчением. Рядом со мной был шифровальщик.

А. А. Агафонов: А любовь была?

С.Я.Порсева: Любовь – была! Его звали Константин, старлей, старший лейтенант. Ему присвоили звание капитана, но погоны он ещё не поменял. Он был первым поцеловавшим меня мужчиной. И я впервые поцеловала мужчину. Кроме поцелуя, ничего и не было. Ему разорвало грудь со спины. Несмотря на малый чин, за ним прислали самолёт «кукурузник». Он умер в самолёте. Я потеряла свою первую и, очевидно, самую‑самую главную любовь. Хотя каждая любовь бывает главной!

Мы, женщины войны, особенно в её начале, выглядели некрасиво. Кирзачи, сапоги из кирзы, появились только во второй половине войны. В них в конце войны была одета вся Армия. И нам женщинам, достались сапоги, в основном, 42‑го размера. За сапогами 40‑го размера была охота. А раньше были грубые ботинки и обмотки − длинные, прочные, широкие ленты, их хватало замотать всю ногу от голеностопного до коленного сустава.

- ВОПРОС МОЖНО? − ВСТАЕТ КРАСНОЩЁКИЙ МАЛЬЧИК ЛЕТ ДЕСЯТИ. - СКОЛЬКО НЕМЦЕВ УБИЛИ НА ВОЙНЕ?

- НИ ОДНОГО.

МАЛЬЧИК ДЕМОНСТРАТИВНО ВСТАЁТ, УХОДИТ, ХЛОПНУВ ДВЕРЬЮ. ЧЕРЕЗ НЕСКОЛЬКО МИНУТ ПРИОТКРЫВАЕТ ДВЕРЬ И СТРЕЛЯЕТ МНЕ В ЛИЦО СЖЕВАННОЙ БУМАЖНОЙ ПУЛЬКОЙ...

Я СМАХНУЛА СО ЛБА СЛЮНЯВУЮ ПУЛЬКУ И ПРОДОЛЖАЛА СВОЮ РЕЧЬ.

НАДО БЫЛО ВЕРНУТЬСЯ С ФРОНТА В 1945 ГОДУ С РУКАМИ И НОГАМИ, ПРАВДА, КОНТУЖЕННОЙ И БЕЗ ЗУБОВ, ЧТОБЫ ОСТАТЬСЯ БЕЗ ГЛАЗА ПО ПРИЧИНЕ ДЕТСКОЙ ШАЛОСТИ.

А. А. Агафонов: Ты боялась, Софа?

С.Я.Порсева: Ко всему привыкаешь! Но бывало очень страшно, когда осознавала, что в следующее мгновение тебя не будет, и внутри себя шептала: «Боженька, Боженька! Сохрани мне жизнь, Боженька!»

Мне довелось участвовать в грандиозной битве на Курской дуге. Работала без сбоев, и мой труд малой каплей дополнил чашу грандиозной Победы, после которой наши полки шли только на Запад!

На фронте привыкаешь ко многому. Помню эпизод, врезавшийся неизгладимо. Вызвали в землянку к генералу, и в это время в землянку входит майор, молодой парень и вытянувшийся в струнку докладывает: «Товарищ Генерал! Ваш приказ не выполнен, так как орудия ушли под лёд». Генерал выхватил револьвер и, застрелив майора, заорал: «Все вон!». Я выбежала и спряталась у себя в блиндаже. В воспоминаниях Жукова я нашла фамилию этого генерала, и инициалы совпали. Ему было присвоено Звание Героя Советского Союза за форсирование, кажется, Днепра. Меня временно перевели на соседний участок. Моё место у аппарата заняла красавица-сибирячка Шура Крылова. Бомбежка. Осколком ей перебило обе ноги выше коленного сустава – ни крика, ни стона, ни кровотечения. Шура попросила шёпотом закурить. Ей дали закурить. Она затянулась пару раз и умерла. Такие случаи описаны ещё Пироговым. Ты ведь, как хирург должен это знать! Это называется торпидный шок.

С.Я.Порсева и директор КГМА Р.Ш.Хасанов

Перечислить бомбёжки, обстрелы невозможно! Некоторые полузабыты. Но контузия оставила неизгладимый след. Наша полуторка наехала на противотанковую мину. Шофер погиб на месте. Подполковник, получив множество ранений ног, погиб от кровопотери, спустя несколько часов. Моему напарнику, радисту, оторвало ногу. Он потом преподавал математику в школе, мы с ним переписывались. А меня немного посекло осколками, неглубоко, и выбросило в сугроб, и это спасло мою жизнь. Очнувшись от удушья, лицом и ртом ощутила, что я в плотном снегу. Говорят, из снега торчали только ботинки. Вытащили. Ничего не слышу, не могу говорить, и все движения скованы. Постепенно разговорилась, но слух резко снизился, я стала путать некоторые цифры и буквы. Это стало отражаться на моей работе, и столько мата обрушивалось не на каждую радистку. Состояние улучшилось, война продолжалась. В госпиталь не пошла, отлеживалась в блиндажах. Из‑за перенесённой цинги, я лишилась многих зубов, но когда я вернулась с фронта, кое‑какие зубы ещё оставались. Но потом, мне пришлось удалить все зубы вообще. Но это уже потом.

Человек привыкает даже к постоянному страху быть убитым или искалеченным. Эта психологическая адаптация основывается на уверенности в правильности принятых решений. Сформулировала свою мысль не очень отчетливо?! Но ты меня понял?

А. А. Агафонов: Понял, Софа, понял! Очень хорошо понял!

С.Я.Порсева: Война заканчивалась. Остро ощущалась нехватка человеческих ресурсов как среди рядовых, так и среди командного состава. Уж очень много полегло народа. За четыре года фронта я ни разу не раскаялась в своем поступке добровольно воевать за Родину, за Сталина. Война заканчивалась, и, вооружившись химическим карандашом, были такие карандаши, они «химичили», если на грифель поплевывать, что я и делала, написав письмо Сталину, просила отпустить меня на учебу, так как я была уже принята в университет благодаря своим школьным «пятёркам». Писала, что за четыре года очень отстала от культурной жизни, так как не прочла ни одной книги, ни одного журнала.

Вскоре меня вызвали в политотдел. Поначалу я разволновалась как при бомбёжке, но успокоилась, так как письмо Сталину было уважительным и дальше фронта все равно не пошло. В политотделе отнеслись вежливо и направили в Казань. С фронта до Казани добиралась на попутках пять дней. Военный комендант в Москве помог уехать до Казани. В дальнейшем из университета перешла учиться в мединститут.

А. А. Агафонов: Вскоре после войны встретил Софишу в Лядском саду. Она с удовольствием пила из стакана напиток, именуемый Ситро. Крепкая, по лногрудая молодая женщина, в светлой гимнастёрке, перетянутой в талии солдатским ремнем, независимая, и уверенная в себе, смотрела пристально и доброжелательно. С удовольствием рассказала о своих студенческих делах. Трудно верилось, что эти по-женски покатые плечи подняли четыре года СТРАШНОЙ ВОЙНЫ.

 С.Я.Порсева: В Казани я обратилась в университет и окончила первый курс исторического факультета (первый семестр сдала экстерном, второй с февраля 1945 года очно. Однако на второй курс там не осталась. Подала документы в медицинский институт и успешно туда поступила. Причина принятого решения была в том, что я была поражена героическими поступками медиков на фронте, когда молодая медсестра, под пулями и взрывающимися снарядами тащит на себе взрослого мужчину, стонущего, истекающего кровью... Причём был приказ раненых уносить с поля боя непременно с оружием, а оружие тоже весило немало! История мне показалась малозначимой и сухой наукой. Училась в медицинском институте хорошо, на 4‑м курсе мне дали Сталинскую стипендию 73 рубля, когда обычная была 42 рубля. Я очень гордилась этим и радовалась, потому что моей маме тяжело было содержать меня пять лет во время учёбы. Спасибо маме и сёстрам, что помогали.

По окончании института была оставлена в аспирантуре. Имею степень кандидата медицинских наук. Проработала около 30 лет в Казанском ГИДУВе (Государственный институт для усовершенствования врачей).

Вышла на пенсию в 1980‑е годы. Почувствовала себя невостребованной  и поступила работать в санчасть Казанского Суворовского училища. Проработала там около четырёх лет.

Сейчас посещаю «Клуб боевых подруг», возглавляемый Курбангалиевой Накией Юсуповной, который входит в состав Республиканского комитета ветеранов Великой Отечественной войны и военнослужащих. При Доме Учёных участвую в работе клуба «Любителей книги». Клуб этот существует с 1968 года, а я его посещаю уже 28‑й год. Сделала более ста сообщений литературно-художественного содержания.

МОЕ ПЕРВОЕ ИНТЕРВЬЮ ПОСЛЕ ВОЗВРАЩЕНИЯ С ФРОНТА

Вернувшись с фронта, я поспешила навестить свою школу № 19 им. Белинского. У нас в школе была установлена традиция проводить встречу учеников различных лет выпуска 29 января ежегодно. Дата выбрана неслучайно – в студенческие каникулы могли приехать иногородние.

На вечер приглашались учившиеся в то время дети с 5 по 10 классы. Я стою перед собравшейся аудиторией, человек 50-60, и повествую о фронтовых буднях.

– Вопрос можно? − Встает краснощёкий мальчик лет десяти. – Сколько немцев убили на войне?

– Ни одного. Мальчик демонстративно встаёт, уходит, хлопнув дверью. Через несколько минут приоткрывает дверь и стреляет мне в лицо сжеванной бумажной пулькой (в то время были ученические ручки-трубочки, с одной стороны вставлялся карандаш, с другой – перо). Одна из педагогов стремительно выскочила из зала в коридор, по-видимому, воспитывать мальчишку. Я смахнула со лба слюнявую пульку и продолжала свою речь.

Надо было вернуться с фронта в 1945 году с руками и ногами, правда, контуженной и без зубов, чтобы остаться без глаза по причине детской шалости.

Да что несмышленый мальчишка, одна взрослая дама, сотрудник музея, меня спросила: «Вы ходили в атаку?». − «Я не стрелок, я радист штаба», – и добавила – «мостов не подрывала, железнодорожные составы под откос не направляла». На фронте каждый из нас занимался своим делом, старался как лучше.

ЧТО МЕНЯ НЕИЗГЛАДИМО ПОРАЗИЛО…

Что меня неизгладимо поразило в долгой жизни до глубокой старости в искусстве, литературе, людях:

1) «Кавказский пленник». Л. Толстой.

2) М. Плисецкая. В день своего очередного юбилея (то ли 70 или 80 лет) танцевала с теннисным мячиком: убедительно! Послала восторженное письмо без своего адреса.

3) Кинофильм «Покаяние» Табидзе (возможно фамилия искажена) послала признательное письмо (без своего адреса), это было после ХХ съезда партии.

4) «Цирк» Орлова – 11‑12 раз смотрела фильм, мама отказалась давать мне деньги на этот фильм.

5) В школьные годы Л. Толстой «Анна Каренина», Гоголь «Мёртвые души», «Что делать?» Чернышевский. Удивили семейные отношения.

6) Чайковский: Концерт для скрипки с оркестром в исполнении Д. Ойстраха. У нас первых из соседей была радио – черная тарелка. Вечером соседи приходили слушать последние известия.

ПРАКТИКА АКТИВНОГО ДОЛГОЛЕТИЯ

В мои девяносто девять лет есть ли кто-нибудь из моих сверстников, кого я знала и с кем общалась по жизни? Увы и увы! Мне одной выпала судьба прожить столь долгую жизнь. С благодарностью вспоминаю всех, кто передавал мне свои знания, опыт, учил преодолевать трудности. А их было достаточно, особенно в годы войны. Тогда мы, вчерашние школьники, верили в нашу Победу. И делали всё, чтобы приблизить этот долгожданный миг. Мой главный завет – сохранять веру в будущее, закалять во имя него и тело, и дух. И следующий из собственной практики, это, конечно, труд. До сего дня я не перестаю интересоваться открытиями по моей основной специализации педиатрии. Поддерживать рабочий тонус мне помогает пример великих. Это физик Ландау, Альберт Эйнштейн, жизнь которых я изучаю, научно-популярные издания, журналы «Знания-сила», «Наука и жизнь». Подлинную радость чувствую, когда беру в руку очередной том наших классиков. Их у нас, к нашему счастью, сотни и сотни, вот и перечитываю их снова и снова в преддверии столетия жизни. А какой восторг речь Достоевского на открытии прославленного Опекушинского памятника Пушкину в 1880 году! Из программы телевидения смотрю лишь канал «Культура». Новости – из газет. А музыка, в особенности симфоническая… Она путь к Богу, как это отметил знаменитый российский дирижер. Вот они мои полные девяносто девять лет и моя Практика активного долголетия!

***

После нынешнего Дня победы 12 мая Софья Яковлевна написала директору Казанской медицинской Академии Рустему Шамильевичу Хасанову: «Седьмого мая Союз ветеранов и инвалидов устроил мне концерт во дворе под балконом. Было 4‑5 автомобилей со знамёнами, наши сбежавшиеся ребятишки и бездомные собачки. Читаю Ф. Шаляпина «Страницы из моей жизни». 

Марина Подольская

Фото из архива Софьи Порсевой.