Вызов черному золоту

Мировое признание ему принесли изобретения, без которых была бы невозможна комфортная жизнь в России, США, Иране, Болгарии, Франции, Голландии и не только.      
Ахмет Мазгаров – ученый с мировым именем в области сероорганической химии, нефтегазопереработки и технологии процессов очистки нефти. Автор более двухсот научных трудов, 137 патентов и первого в мире процесса демеркаптанизации нефти. С 2006 по 2014 год был президентом Академии наук РТ. С 1982 года возглавляет Волжский научно-исследовательский институт углеводородного сырья. В 2013 году награжден орденом «За заслуги перед Республикой Татарстан».
Завод из пробирки
В 70-е в Оренбурге открыли газоконденсатное месторождение. Жидкую его часть – легкую нефть, а также пропан и бутан направили в Салават. Загазовали весь город! Нас незамедлительно бросили туда. Главный инженер крупнейшего химкомбината ходил со мной по установке и мелом отмечал, как реконструировать оборудование под нашу технологию. А прямо за нами шли рабочие и варили. Так что мне повезло – я всегда занимался востребованными вещами: начинал в колбе – заканчивал строительством завода. Самую крупную технологию удалось поставить нефтяной компании Chevron.
Это случилось в 1995 году, когда американцы выкупили в Казахстане Тенгизское месторождение. Нефть там хорошая, легкая, но с примесью меркаптановой серы, которая плохо пахнет. Ее нужно очищать. В мире такой технологии не было, но она уже была у нас, в Татарстане, – это американцам в «Транснефти» подсказали. Приехали они к нам, надели халаты, стали экспериментировать. «Вот ваша нефть – смотрите, как плохо пахнет, а вот наша технология и то, что получается», - показываю им. «В чем секрет?», - спрашивают. В катализаторе. Отдал я им его на испытание. Через несколько дней звонок: «Покупаем!». В течение года запустили установку, а затем еще одну. Теперь свыше 12 млн. тонн нефти в США чистят по казанской технологии.
«Слушай, ты американцам решил проблему, а у нас «Татнефть» жалуется», - сказал мне потом Рустам Нургалиевич Минниханов. «Там другая нефть, - говорю, - тяжелая». «Так разрабатывайте!». Через полгода запустили установку по очистке тяжелой нефти от сероводорода и меркаптанов в Нурлате. Сегодня наши технологии используют по всему миру. Только в России таких установок более пятидесяти. В ближайших планах – запуск мощной установки в Иране – уже четвертой по счету.
Быстрый ум и… ноги
В душе я ученый, но и руководить у меня неплохо получается – хорошую школу прошел. Когда после КХТИ распределился на Куйбышевский завод синтетического спирта, главный инженер Ризван Чанышев сказал: «Знаешь, а начинай аппаратчиком!». Полгода поработал – всему научился. Дорос до начальника цеха. Как мне это потом в жизни пригодилось! Контингент у нас был сложный: из 150 человек половина – бывшие уголовники. Да еще и производство спирта! Но меня уважали – за отличное знание технологии и… быстрые ноги. Тренер заводской команды по лыжам – не догнать! Как экстренная ситуация, все из цеха разбегаются, а я – на пятый этаж оборудование отключать, аварию ликвидировать. Скорость моя несколько раз нас от взрыва спасала. А ведь когда я только на завод пришел, цех в руинах лежал. Взорвался и через год после моего ухода – не успели добежать вовремя...
Почему ушел? Заскучал. За три года нам удалось свой цех из отсталого до передового поднять. Много новшеств ввели. Но, вот как бывало, уходишь вечером домой – все работает, а ночью напьются, черти, сломают что-нибудь, аварию устроят, и опять рухнуло… Бег по кругу. Задумался: как бы мне оказаться в рядах разработчиков и делать все прочным. Чтобы никто сломать не мог! А тут к нам из МХТИ делегация приехала. Поделился с ними своей мыслью, и вскоре был приглашен на собеседование к знаменитому профессору Лебедеву - лауреату Госпремии СССР и завкафедрой этого института. Ученым я стал во многом благодаря ему.
Камни одного фундамента
Отец знаменитого ученого-механика Роберта Нигматулина – профессор Искандер абый – был патриотом своего народа. Московских аспирантов с татарскими и башкирскими корнями он собирал у себя на дачных чаепитиях. Я тоже попал в тот круг. Там и познакомился с Робертом. Спустя много лет, во многом благодаря этой дружбе, мне удалось привлечь его к активной работе в нашей академии. Как и других ведущих ученых современности - Рашида Сюняева, Роальда Сагдеева, Махмута Гареева... И это не «свадебные генералы»! Они приезжали с публичными лекциями, осуществляли научное руководство. Дважды мы проводили Всемирный форум татарских ученых. Все это позволило нам получить признание: всему миру показали, что у нас есть своя академия и выдающиеся ученые. Разве не прекрасная реклама Татарстану? Ведь престиж республики не только спорт поднимает, но и наука. Это всё камни одного фундамента.
Золотой век химии
Мне посчастливилось работать в золотой век нефтяной науки и промышленности, когда после постановления майского пленума ЦК КПСС 1958 года в СССР вводилось по два химзавода в год. Мы стали первыми в производстве минеральных удобрений, вышли на мировой уровень по нефтепереработке. И все благодаря отечественным технологиям. За последние же 25 лет Россия смогла запустить всего лишь один химзавод – «ТАНЕКО».
В свое время декан химфака МГУ академик Лунин сумел объединить своих российских коллег и отстоять старую программу обучения. Сегодня, читая лекции студентам химфака КФУ, я отмечаю, что уровень этих ребят – высочайший. Скоро они станут прекрасными и, к сожалению, мало востребованными специалистами. Процентов тридцать останется в аспирантуре. Остальные пойдут кто-куда…
Как заставить науку работать
Санкции в какой-то мере стали благом для отечественной науки. К нам стали больше обращаться. Конечно, «отлично» я ей сегодня поставить не могу – слишком многое в 90-е было потеряно. Но нам в Татарстане все же удалось сохранить кадры, направления, научные школы. Во многом благодаря первому Президенту республики Минтимеру Шаймиеву, который поддержал идею создания Академии наук РТ. Мы тогда отработали алгоритм, защищающий прикладные институты от бездумной реорганизации, смены кадров, распродажи имущества... Без согласования с академией такие вопросы решить стало невозможно. Далее хотели объединить их в консорциум, создать Фонд финансирования науки, чтобы они могли развиваться дальше. Но по ряду причин сделать это не удалось. А идея прекрасная – я и сегодня от нее не отказываюсь.
Мне кажется, что модное течение - «вся наука делается в университетах» – нежизнеспособно. Во всяком случае, в ближайшее время. В мировой практике цепочка следующая: идея зарождается в университете, а далее следует в прикладной институт. Там ее доводят «до ума», превращая в технологию. Кстати, и в СССР было так же. Перескочить невозможно! Когда еще университет свою технологическую базу построит? Сегодня эта связь практически потеряна. Итог – до 90 процентов технологий у нас покупается за рубежом. На том же «ТАНЕКО» из десяти установок лишь две – российские. Что делать? Развивать отраслевые институты.
Корпоративный эффект
В 90-е не только мы помогли Chevron, но и он нас выручил. Во-первых, американцы платили, а, во-вторых, наш институт получил мировую известность. На этой волне мы хорошо жили, были востребованы. Решили все крупные проблемы демеркаптанизации нефтей, а новых – таких же масштабных - не возникло... И вновь для нас настали трудные времена. Впрочем, не только для нас – сегодня институтам такого профиля в нашей стране, да и в мире, самостоятельно существовать сложно. Многие вошли в состав крупных компаний – «Роснефть», «Лукойл»… Пришла и нам пора.
Сегодня у нас есть принципиальная договоренность с крупной нефтяной компанией. Не буду раскрывать все сразу, но скажу, что уже в этом году мы планируем войти в ее состав. Для нашего НИИ это станет спасением, а у компании появится своя мощная научная база. Сегодня корпорации чувствуют в этом острую необходимость. Если раньше наука под крылом единого министерства работала на все заводы – и никаких секретов! – то сегодня у федеральных компаний свои собственные институты, секреты и конкуренция.